Объединитель Руси

Пришлось объяснить и принцип движущейся картинки, даже в реальности показать, попросив реципиента на уголках пергаментных листов нарисовать схематично человечка и повторять рисунок на новых листах с небольшим изменением, а потом быстро пролистнуть листы.

«Понятно… – наигравшись с примитивным мультиком, с некоторым облегчением выдохнул он. – Ну и страсти вы там смотрите, прости Господи…»

«Главная страсть в нашем с тобой случае в другом заключается».

«В том, что я начинаю впитывать в себя твою память?»

«Если бы… Вопрос в том, действительно ли ты ее просто впитываешь или же все несколько сложнее…»

«Говори яснее», – нахмурился реципиент.

«Сдается мне, что у нас происходит слияние душ, и если я прав, то через какое-то время не будет ни меня, ни тебя в том виде, в каком мы сейчас существуем, а будет что-то третье, некий сплав».

«Это как?!»

«Как бронза. Ты – медь, я – олово, при слиянии получается бронза, нечто новое, но из тех же материалов».

«Хм-м… понятно».

Княжич, что называется, погрузился в себя. Информация была… неоднозначной, и как к этому относиться, он не знал. С одной стороны, было страшно, в каком-то смысле даже еще страшнее, чем в тот момент, когда он понял, что к нему подселилась еще одна душа. Но тогда он все-таки остался самим собой, а душу воспринимал как советника, вроде дядьки Охрима, просто бестелесного.

В данном же случае происходит трансформация, смешение, сплавление.

«А почему ты думаешь, что мы именно сливаемся? Моя память тебе передается?» – спросил Юрий Всеволодович спустя какое-то время.

«Просто ощущение, мне это тебе не передать. Но… для меня все становится как-то тусклее… Что до памяти, то нет, я и снов не вижу. Да и ты меняешься, поведение, отношение к каким-то вещам. Сначала я думал, что это мое влияние на твое сознание, но сейчас понимаю, что это не совсем так».

Княжич снова глубоко задумался, анализируя свое поведение за последний год, и вынужден был согласиться с приблудной душой. Он действительно ко многому стал относиться несколько не так, как прежде. Изменения происходили постепенно, очень медленно, а потому он сам этого не замечал. Но стоило только оглянуться назад, и разница становилась ощутимой.

Да взять хотя бы женщин!

Если раньше ему нравились румяные пышки, чтобы кровь с молоком и было за что подержаться, которым оставался лишь один шаг до «почетного» звания жирной коровы, то сейчас… нет, не щуплые худышки, как приблудной душе, а-ля кожа да кости, а что-то среднее… типа Мерлин Монро.

Княжич даже головой тряхнул, сгоняя вдруг возникший перед глазами образ женщины в коротком белом платьице. Как бы он ни изменился, но такая одежа ему по-прежнему казалась бесстыдной. А уж когда это платье взвилось вверх…

Но и в людях, населяющих Русь, он больше не видел разницы, как раньше, деля их на своих и чужих: кривичей, девичей, полян и прочих.

Торговля и ремесло не казались теперь ему такими уж неуместными для княжича занятиями.

Он стал циничнее. Трансформировалось понимание чести и обязанностей князя.

Изменилось отношение к религии. Нет, он не стал атеистом, каким по сути и остался Штыков, несмотря на произошедшее с его душой после смерти, но стал разделять веру в Бога и религию. Религия теперь для него стала лишь инструментом управления, чем она по сути и являлась изначально.

Кто-то мог бы назвать это простым взрослением, когда под воздействием жизненного опыта происходит переоценка ценностей, но… вспомните Николашку за нумером два, что так и остался где-то в восторженном юношестве, до последнего момента питая какие-то рыцарские иллюзии по отношению к своим так называемым союзникам, что имели Россию во всех позах, как индивидуально, так и всем скопом… как сутенер, сдавая всем желающим свою страну, превратив ее в дешевую проститутку. Впрочем, сутенер из него тоже вышел никчемный, ибо сутенеры вообще-то зарабатывают на своих подопечных, а этот еще и должен оказывался.

И так по многим вопросам, круг которых не сразу и очертишь.

«Вот такие пироги с котятами, – тяжело вздохнула приблудная душа. – Но, может, оно и к лучшему».

«Думаешь?»

«Уверен. Не было бы этого слияния, и я бы, рано или поздно, просто свихнулся от такого своеобразного заточения в живой клетке, не способный ничего ощутить. Первый звоночек того наступавшего сумасшествия был на свадьбе твоего отца… меня тогда накрыло. Я все ожидал очередного приступа, но меня отпустило… Даже стал удивляться тому, что так спокойно все воспринимаю… а в действительности это результат слияния. А хорошо, потому что если бы я все же свихнулся, то в конечном итоге свихнулся бы и ты».

«Это да, – согласился княжич, и его даже передернуло. – Иметь в своей голове свихнувшуюся душу было бы крайне неуютно…»

«А так мы переходим в новое качество и будем надеяться, что это пойдет на пользу, не только нам, но и Руси».

«Аминь…»

«Это и правда слияние», – усмехнулся на это Штыков.

Княжич тоже улыбнулся. Раньше он не стал бы так шутить, но, посерьезнев, добавил:

«Будь что будет, все в воле Господа».

Штыков, оценив серьезность момента, не стал юродствовать, добавив это самое «аминь».

3