Объект номер 13

— На самом деле, основные идеи моей матери оригинальностью не блистали. Другой вопрос, что она никак не могла определиться, чего ей по жизни надо. Так всегда у них было с папой, так закономерно получилось и со мной. Когда у неё спросили, какие изменения вносить, она застопорилась. Понятно, что базовые: почистить от генетических болезней, предрасположенностей и прочего шлака. Но а дальше-то что? Ещё и с отцом у них тогда всё медленно, но верно катилось к разводу, и они никак не могли решить… Чуть срок не проворонили. В итоге худо-бедно сошлись на том, что подкрутят мне гибкость, реакцию и силу. Тут во многом папино влияние было. А вот когда они окончательно погрызлись, мама посреди процесса попыталась всё переиграть. Даже взятку врачам дала, чтобы сделали меня красивей и женственней. Ну, с первым пунктом хоть худо-бедно выгорело, а вот со вторым явно подкачали.

— Предсказуемо, — задумчиво сказал Родас. — С вашими технологиями. А ведь тебя ещё и создали на пятнадцать лет раньше, чем меня, что ещё больше повышает вероятность ошибки.

— Ага… Что?!

Я подозрительно уставилась на бледного и красивого, как картинка, альданца.

— Родас, — позвала ласково, — а тебе сколько лет?

И я снова увидела это: тень смущения, промелькнувшую в его глазах.

— Физиологически — тридцать. Я почти твой ровесник.

Физиологически, значит…

— А фактически? — не отставала я.

— Ну, как я упоминал, до девяти лет нас дорастили за два года, в специальных капсулах. И потом ещё два раза упаковывали туда же, чтобы прыгнуть до тринадцатилетнего и пятнадцатилетнего возраста…

— Так, сформулируем иначе: сколько лет назад тебя создали?

— Работу надо мной начали около двадцати лет назад.

Отлично, Кат. Тебя можно поздравить. Ещё же и думала, что он странновато себя ведёт… Так стоп. Тут ещё важный вопрос.

— А из этих двадцати лет ты сколько вне лаборатории провёл?

— Суммарно? Около десяти, пожалуй. А какое это имеет значение?

Ну действительно. Совсем никакого…

Блин. Бедный парень.

— Ты выглядишь удивлённой, при том что это я тут должен удивляться. Почему ты стала пилотом? Это же нелогично.

— Почему это?

— Тебя пытались сделать модификантом удовольствия. Это объясняет мою… объясняет. На тех гонках было видно, как на тебя реагируют. Но почему ты выбрала полёты? Это же нелогично!

— Хотела, — пожала я плечами. — Сначала — в память о папе и в лоб маме, а потом загорелась. Это просто моё, знаешь?

— Но ты могла более эффективно проявить себя на другом поприще.

— Это вряд ли. Не только нас делают, мы и сами себя делаем. И всё в этом роде.

Он смотрел внимательно, не мигая, и что-то странное во мне поднималось от этого взгляда. Странный момент, странные разговоры…

— Значит, ты восстала против создателей? Как и мы?

— Извини за новую порцию философской чухни, но все мы на каком-то этапе восстаём против создателей; не все так пафосно, как вы, но сам факт. Об этом даже в старых мифологических книжонках много чего написано. И в этом смысле, мне кажется, с прогрессом всё не очень меняется.

Родас задумчиво склонил голову набок.

— Возможно, ты права. И всё же странное ты существо.

— Кто бы говорил, — буркнула я.

Дальше мне стоило бы захлопнуть пасть, правда. Но весь этот разговор, и атмосфера, и желание проверить теорию, и ещё что-то внутри… в общем, всё это сыграло со мной шутку.

— Кстати, о странных существах, — брякнула я. — Хочу эксперимент.

— Что?

— Ты знаешь, каково это — ко мне прикасаться. Я тоже хочу.

Пару мгновений он молча смотрел на меня. В глазах его вспыхивали и гасли искры, и я подумала, что это похоже на индикаторы перезагрузки сервера.

Ну что, Кат, есть у тебя пока боеголовки в ракетоносце! Ты всё ещё умеешь удивлять этого конкретного телепата. Пусть сомнительное, а достижение!

— Хорошо, — ответил он наконец. — На проведение обратного эксперимента согласен.

Интересно, мне показалось, или у него голос немного охрип?

Я смотрела, как он очень медленно встаёт и шагает ко мне. И думала об этих “богах”, детство которых прошло в пробирках и лабораториях.

Физически Родасу тридцать лет. Тело, интеллект и прочее полностью соответствуют, если я хоть что-то понимаю в альданских игрушках.

Но его реальный жизненный опыт — всего двадцать лет. Причём половина из них пришлась на лабораторию, и чуйка мне нашёптывает, что было это явно не про здоровый опыт. И даже десять лет относительной свободы, которые ему перепали, преимущественно прошли в маске. На войне. Где, конечно, один год за десять, и взрослеют все быстро, но… немного не в том смысле, из которого что-то здоровое может получиться.

Так вот, с учётом этого всего кажется мне, что Родас очень неплохо справляется… со своим дефектом.

С человечностью.

— Мы можем начинать, — он склонился надо мной, и очень противоречивые эмоции отражались в его глазах.

Как будто он и предвкушает, и опасается.

Странно. Он же не может всерьез верить, что я способна как-то ему навредить? Чисто физически? Или тут что-то другое? Но отступать — поздно.

Я протянула руку и, не разрывая зрительного контакта, осторожно прикоснулась к его щеке.