Объектно-ориентированная онтология: новая «теория всего»

Настоящее удовольствие, полагает Богост, находится скорее в мире, чем в нас (224). У простого объекта вроде рулевого колеса все еще есть определенный набор возможных движений, достойных исследования, то же самое можно сказать и о гитаре, и о чем угодно еще (225). Если модернизм помещает всю свободу на стороне отчужденного человеческого субъекта, отстраненного от мира, то немодернистский подход Богоста смещает значительную часть жизненного интереса назад, к самим вещам. В поддержку его аргументов выступает важный голландский мыслитель XX века Йохан Хёйзинга, чья классическая работа «Человек играющий» «показывает, что все ритуалы и практики человеческой культуры, от закона до религии, от войны до политики, опираются в своей основе на игровые начала» (226). Самый, возможно, значительный вклад Богоста в дискуссию — это его идея игры как субмиссии, а не субверсии. Несмотря на высокое уважение, которым последняя сегодня пользуется среди интеллектуалов, в действительности она есть лишь еще одна форма иронии (227). Считать игру субверсией, замечает Богост, — значит «хранить и стерилизовать ее под пластиковой пленкой комментария или саботажа» (228).

Кульминационная мысль книги Богоста возникает, по всей видимости, в пятой главе. Это различие между «сдержанностью» (restraint) и «ограничением» (constraint). Сдержанность есть способ отвергнуть объекты, чтобы уклониться от наводимой ими порчи. Для Богоста это всего лишь еще одна форма иронии и самоисключительности, мудро отвергающая все внеположное: «Возможно, все упражнения в сдержанности — это на самом деле акты иронии, симптомы нашей фундаментальной скуки: держать что-то на расстоянии вытянутой руки, отказываться, избавляться от него, формируя тем самым фантазийную копию, призрак, презрительным игнорированием которого мы можем потом гордиться. Да, Я не съел ни кусочка пирога» (229), (230). Ограничение же, напротив, исходит из принятия того, что у ситуации есть пределы возможностей и нужно стараться делать что-то новое внутри этих рамок: «Художникам и дизайнерам давно известно, что творчество возникает отнюдь не из чистой, ничем не обузданной свободы. Мало что так парализует, как чистый холст или пустая страница» (231). Если Кант считал этику чем-то разворачивающимся исключительно в области человеческой субъективности, так, чтобы любые внешние объекты или последствия не имели для нее никакого значения, то позиция Богоста намного ближе к Шелеру. Последний — как мы видели раньше — относился к этике как к чему-то, что происходит в страстных отношениях субъекта с миром, но никак не в изоляции от него.

Леви Р. Брайант

Брайант (р. 1974) преподает в Коллин-колледже в пригороде Далласа Фриско, в штате Техас. Он автор многочисленных публикаций в блогах, и, по моему мнению, его блог Larval Subjects служит пристанищем самой серьезной из онлайн-философий (232). Он также был инициатором и ведущим редактором «Спекулятивного поворота», самой влиятельной философской антологии начала XXI века в континентальной традиции. До своей связи с ООО Брайант был прежде всего известен как автор «Различия и данности», своей дебютной книги о философии Делёза, получившей весьма высокие оценки. Самая известная работа его раннего объектно-ориентированного периода — это, безусловно, книга 2011 года «Демократия объектов». И хотя Брайант провозгласил, что в последние годы он все больше отдаляется от ООО, что сопровождается повышенным числом упоминаний его изначального философского героя Делёза, ее темы остаются центральными даже в «Онтокартографии», его самой последней книге 2014 года. Его успеху способствовали замечательная ясность и педагогическое мастерство письма, не говоря уже о большом числе деталей из многих областей знания, попавших к нему вследствие его читательской всеядности.