Проклятье, он и правда стукался. Со школьного забора упал неудачно, потом ему баскетбольным мячом прилетело… И в Москве, он как-то обмолвился, его подушкой безопасности треснуло, а это посильнее бывает, чем баскетбольный мяч. Михалыч ударил Кена легонько, вполсилы, но много ли надо, если под черепом давно прячется крошечная опухоль? Самой малости хватит, и опухоль начнет расти. Та-ак, а кто у нас с битой мордой ходил неоднократно? Не Кеннет ли Маклелланд? Кто прямо тут, на лавочке, совсем недавно сиживал с неестественно красным лицом?
Я полез за телефоном.
— Ты чего это? — насторожился Кен.
— Михалыч врезал, пусть он и лечит, вот чего. Пускай маме скажет, она тебе обследование устроит по высшему классу, лучше, чем в любой Европе или Америке…
— Только не это! — Кен даже за руку меня схватил.
— …у наших сейчас медицинская техника — хай-фай. Кен, ты что? Да не бойся! Она тебя всегда любила и ставила другим в пример. Ты самый хороший мальчик в классе. Да она в лепешку разобьется, чтобы ты был как новенький.
— Верю, — сказал Кен. — Она упакует меня в стационар на месяц и не выпустит без справки о том, что пациент готов к труду и обороне. Спасибо, Миш, за заботу, только мой самолет послезавтра. Если я лягу на обследование, то просто никуда не улечу. И не факт, что вообще улечу когда-нибудь.
Я закусил губу и отложил телефон.
— Что за гонка, как на пожар? Пока ты — горячая новость в рамках компании? Пока у пиндосов не остыло желание расцеловать тебя во все места?
— Ты не понял, это я спешу, пока есть силы решиться.
Я подобрал с земли бутылку, открыл и как следует хлебнул.
— Глупость, да? — сказал Кен. — Я не хотел этого. Я уже не хотел этого. И вдруг, когда я совсем не хочу — такой шанс. Год назад я бы за него не моргнув глазом убил какого-нибудь плохого человека.
— Ты прыгаешь через две ступеньки?
— Подымай выше, через три головы — и прямо в Департамент культуры. Кресло маленькое, зато в штабе. Они там занимаются не какой-нибудь долбаной, а настоящей эффективностью. Рой Калиновски уйдет в запой с горя, ему-то здесь оставаться…
Я начал отгибать пальцы. Подцепил эту манеру еще в детстве, она нагляднее нашей. Да, три головы. Феерический прыжок. А Калиновски не запьет, тут ты ошибаешься, дружище. У него фантазии не хватит. Он поведет жену в ресторан на романтический ужин при свечах. И все у них будет хорошо.
— Я получаю на блюдечке пост, до которого надо было ползти минимум лет десять, если не полжизни… Ты помнишь, сколько Джейн положила себе на карьеру от линейного технолога до попадания в штаб-квартиру? — спросил Кен. — Говорила, тут особые условия, тут Россия и можно быстро продвинуться?..
— Лет пять? Точно, пять. Обсчиталась она, да?
— Обсчиталась жестоко. Я сам планировал в пять-шесть уложиться, святая простота. А потом увидел, что это нереально в нашем болоте. Болото, Миша, болото здесь. Выдвигались отсюда при Дональде. Это у Джейн иллюзия с тех времен была, и у меня такая же иллюзия. Влипли мы тут. Никакая «программа лояльности» не позволит отсюда выбраться — она поможет здесь захватить место повыше, и только. При самом удачном раскладе я стал бы завотделом. А дальше главное не сожрать Роя, а каким-то образом мимо него проскочить в Департамент. А если свалить Роя, то застрянешь в России навечно… Знаешь, что такое Калиновски с точки зрения штаба? Не упади с лавки, это менеджер, который умеет ладить с русским стаффом. Кто подсидит Роя, тот, значит, умеет работать со стаффом вообще гениально. Поэтому Рой тут навсегда: нет такого идиота, чтобы тронул его хоть пальцем. Он еще директором станет, Пападакиса сковырнут со дня на день, чует мое сердце. И будут работяги по доброй памяти звать его не Впопудакисом, а «Папой Джо». И говорить, что при нем такой фигни не было…
Он забрал у меня бутылку, отхлебнул и сказал:
— И вот через все это непролазное болото я — одним шагом! Маленький шаг одного человека. Когда ему уже не надо. И что ему делать, маленькому человеку?
Отхлебнул еще и буркнул:
— Риту жалко. Она такая хорошая…
— У тебя все хорошие, — не удержался я.
— Мне везет, — легко согласился Кен. — Рита очень хорошая и совсем не пара Рою. Она добрая и жалеет его. Когда ему устроили «темную», она чуть с ума не сошла, а потом ей объяснили, за что именно Рой был побит, — и тут она действительно на стенку полезла. Рита не терпит высокомерия, не понимает, как можно на живого человека глядеть сверху вниз. Жила с уродом — и не знала. А потом она его пожалела. Поняла, что это у Роя была травма…
— Перестань, ради бога! А то я сейчас разрыдаюсь. Калиновский самый обыкновенный пшек, хоть и вырос в Америке. Готов поспорить, ему мама и папа с детства твердили, что русские — враги поляков. Вот и вся его травма.
Кен пожал плечами. Ему, конечно, мнение Риты было ближе. Потому что Рита хорошая.
— У нас с Михалычем таких травм вагон и маленькая тележка. Мы не любим чурок, не любим пиндосов…
— Но я тоже не люблю чурок и пиндосов! Их вообще никто не любит, даже пиндосы.