Обелиск на меридиане

Еще в детстве, в деревне, Чан Кайши слышал о могущественном клане «Цинхунбан», члены которого соединены смертной клятвой. Одно лишь упоминание об этом клане наводило ужас на купцов, отправлявшихся на сампанах по реке в город: «братья»-пираты нападали на лодки, потрошили их, владельцев же топили в реке или, в лучшем случае, отпускали голыми-босыми за выкуп. Наравне с дубанями-губернаторами и местными генералами «братья» облагали налогами целые провинции, от крестьянских дворов до дворцов мандаринов, и никто не осмеливался противиться им. За малейшее проявление недовольства кара была одна — мучительная смерть. «Цинхунбан» тайно правил и в самом Шанхае, в китайской ее части, не посягая лишь на территорию французской концессии и международного сеттльмента. Членам клана — контрабандистам, торговцам «живым товаром», оружием и наркотиками, сборщикам податей с опиекурилен, публичных «цветочных домиков», отелей, магазинов и притонов — было безразлично, какой милитарист утверждал свою военную и политическую власть в городе. Они чувствовали себя хозяевами при любой власти. Но грабители и убийцы не были самочинно действующими одиночками — одиночек ждала еще более страшная и неотвратимая смерть, чем иных противников этой строго централизованной, великолепно вымуштрованной тайной организации, истоки которой уходили в глубокую древность.

Полумистические, таинственные сообщества отрабатывали свою структуру на протяжении веков. В разные времена в Китае существовали «Желтые тюрбаны» и «Бронзовые кони», «Красная бровь» и «Белая лилия», «Мечи» и «Триады», «Большие ножи» и «Малые ножи». Когда-то в древности эти сообщества объединяли бедняков крестьян для борьбы против помещиков, чиновников, богачей. Но со временем сами они стали опорой тех, против кого боролись. Члены кланов, даже обретающиеся в других странах, обязаны были под страхом кары выполнять все задания своих главарей.

Братство «Цинхунбан» простирало власть на огромную территорию — от самого Юга, от Кантона, до Шанхая. Во главе клана стоял «Великий дракон». Никто не знал, один это человек или синклит верховных правителей. И никто не смел сказать, что видел «Великого», за такое кощунственное признание полагалась смерть. Титул «Дракона» по древней китайской традиции приравнивался к титулу «Сына Неба» — богдыхана и не оспаривался даже императорами Поднебесной. Именем «Великого дракона» можно было вершить все, но никто бы не отважился применить его всуе. Ниже по иерархической лестнице стояли «малые драконы», затем — «учителя», «ученики», «ученики-сыновья», «ученики-внуки». Все они именовались «братьями». Вступающий в «Цинхунбан» знал, что обретает могущественных защитников и в то же время сам становится послушным исполнителем воли неведомых лиц, некоей загадочной силы, подобной драконам земли, воды, неба, молний и бурь. «Брат» обязан был выполнять любой приказ каждого, кто стоял на ступеньку выше его. Тысячи разорившихся торговцев, мастеровых, беглых солдат, пройдох и авантюристов нашли покровительство в «Цинхунбане». И самые верхи, как узнал позже Чан, были опутаны сетью этого сообщества.

Кайши примкнул к «братству» не в Шанхае, а в Японии — уже курсантом военной школы он познакомился с неким Чэнь Цимеем. До поры прикосновение к сообществу ограничивалось лишь встречами и затем перепиской с «учителем». Но вот по повелению «Великого дракона» его затребовали в Шанхай для посвящения в «братья». Чан Кайши удрал из артиллерийской бригады и, отослав на Хоккайдо свою форму и парадный кинжал, пробрался в порт Нагасаки — жандармерия могла арестовать дезертира — и спрятался в трюме шхуны контрабандистов. Через несколько суток он ступил на китайский берег.

В Шанхае свершился обряд посвящения, о котором он всегда вспоминал о трепетом.

Глухая городская окраина. Ночь, будто по заказу, полыхала зарницами. Неслись облака, гудел ветер… Из темени подступили фигуры. Сопровождавший Чана «учитель» что-то шепнул — и они исчезли. Высокая стена. В воротах снова проверка. За стеной — пагода…

В предзалье чьи-то руки сорвали с него халат, облачили в белое одеяние. Затем его ввели в зал. У дальней стены он увидели изваяние дракона. Перед изваянием в жертвенной чаше мерцала свеча. В отблесках колеблющегося огня казалось, что пасть дракона переменчиво щерится. Черная тень на стене за ним тоже колыхалась — будто по телу идола пробегали судороги. Откуда-то из темной глубины зала доносились мерные удары барабана.

Перед изваянием с обеих сторон застыли безмолвные фигуры, тоже в белых балахонах, с опущенными на лица капюшонами. Цимей обхватил рукой шею Чана, подтолкнул вперед и резко пригнул к полу, повелевая пасть ниц. Чан Кайши распростерся на холодном камне перед жертвенной чашей. Скосив глаза, увидел, как фигуры в белом шагнули к нему, в руке каждой блеснул нож — он почувствовал острия, упершиеся в спину.

Громкий голос гулко прозвучал под сводами: «Снизойди, Великий! Ждем тебя! Снизойди ради ничтожного, готового принять обет приобщения!»