Оберег

- Если к вечеру разразится гроза, я совсем не удивлюсь. - пробормотал Молчан, в несчетный раз утирая со лба пот.

Большую часть времени все молчали - в такой духоте говорить не хотелось совсем. Заполдень, когда изможденные жарой путники устроили привал в тени раскидистого дуба, стоявшего возле тракта, Руслан тихо спросил Молчана:

- Как там этот, мертвец? Все еще идет за нами?

- Идет. - кивнул волхв.

- Чую, скоро мне предстоит с ним поговорить. - вздохнул Руслан. - Он и при жизни добрым нравом не отличался, а теперь что с ним стало - и представить противно.

Чуть передохнув, пошли снова. Братья-верзилы, послушно тащившие ящик с выздоравливающим богатырем, тяготились не столько даже жарой и духотой, сколько всеобщим молчанием. От скуки их тянуло подраться, но они давно уже уяснили, что с этими странными людьми связываться - себе дороже, к тому же, они зачислили Руслана в свои родные братья...

- Вот, помнится, что об оживших мертвяках еще сказывают... - неуверенно начал старший, свободной рукой почесывая затылок.

- А ты откуда знаешь, что сказывают, коли всю жизнь в ларе просидел? усмехнулся Молчан.

- Не знаю, только с каждым днем почему-то разные байки вспоминаются. пожал плечами верзила. - Вот, значит, жила-была в одном княжестве девка красы неописуемой...

- Это я рассказывал уже!!! - запротестовал младший.

- Ты про одну неописуемую днесь рассказывал, а я сегодня про другую совсем! А ты вообще помалкивай, а то давешнюю плюху припомню! Ну, вот. Пошла она как-то с подружками в лес по ягоды, и, стало быть, заблудилась. Аукала, кричала - все без толку. А вечер уже, почти стемнело, страшно ей. Шорохи лесные всякие, совы глазищами сверкают, а то и волчище где взвоет. Перепугалась тогда наша красна девица, да сквозь лес без оглядки и побежала. Бежала она, бежала, да в болото и примчалась. В самую что ни на есть топь. Вот тут она уж так испугалась, что дальше просто некуда. И видит вдруг: идет по болоту красивый такой мужик, одет, как посол иноземный, и собака при нем. Огромный черный барбос со светящейся мордой. А по болоту они шагают, аки посуху. Ну, она видит, нормальный человек, к тому ж красотой не обижен, бледноват, разве что, да и собака у него кошмарная, но, если разобраться, в страшном месте и собаки должны быть страшными... Она тогда начинает бояться чуть меньше, и к нему:

- Ой, - говорит, - как здорово, что вы здесь оказались!

- Не вижу в этом ничего прекрасного, - пожимает плечами мужик, - на мой взгляд, болото премерзейшее! - И собачка его при этом "гав" говорит, вроде как соглашается.

- Ах, да я не про то совсем! - девица ручками белыми всплескивает, - я к тому, что одной мне тут просто жутко до одури, а с вами вроде как и не очень...

Ну, мужик опять плечами пожимает, ничего не говорит, а сам все ближе подходит...

- А вам неужели не страшно впотьмах по болоту ходить? - это она его, значит, все разговорить пытается.

- Когда живыми мы с Полканом были, тогда боялись. - ухмыляется он, и собаку спрашивает: - Правда ведь, Полкаша?

Собачка опять свое "гав" говорит. А красавица наша, видя такие страсти-мордасти, стоит, бедняжка, ни жива, ни мертва, шелохнуться боится. Тут он к ней подходит, нежно так обнимает, и говорит:

- И ты не бойся. Болото, хоть и весьма противное, но совсем не страшное... А мы с Полканом так и вовсе душки... - и целует ее прямо в хладные от страха уста. И, как вы думаете, что тут происходит? Девица-то наша, краса неписаная, вся тут съеживается, глядь - и нету больше никакой девицы, а сидит посредь болота лягуха настоящая, и глазами этак лупает, да голосом человечьим вопрошает:

- За что?!

- А просто так! - ей мертвяк отвечает. - До конца дней своих в лягухах тебе ходить, если кто не поцелует. Я, например, лобызать тебя не собираюсь. Хоть я и мертвый, а все же мне противно. - и прочь уходит с собачкой своей.

Проходит несколько лет, и соседний старый князь, видя, что совсем недолго жить ему осталось, а сыновья его, обормоты, семьями по сю попру не обзавелись, вот чего удумал. На зорьке выгнал он их из терема в чем мать родила, дал в руки по луку со стрелой, и говорит: