— Джеймс, — прошептала она.
Услышав свое имя из ее уст, произнесенное трепетным шепотом, Джеймс ощутил озноб, пробежавший вдоль его позвоночника. Кровь в его жилах двигалась тяжелыми медленными толчками. Он застонал и перевернулся в постели, чтобы прижаться к ней теснее. Плоть его затвердела и болезненно пульсировала, готовая взорваться. Но его ищущие руки встретили лишь пустоту.
Джеймс мгновенно проснулся и осознал, что в постели рядом с ним никого нет.
Снова.
Он не знал, что мучило его больше — чувство вины или желание, — но Изабелла Уэстон определенно станет причиной его смерти, так или иначе.
Он хотел было отправиться к одной из девиц в деревенской таверне, но, взглянув на часы на каминной полке, еле видные в свете догорающих угольков, решил, что не стоит утруждаться. В любом случае это бы не помогло.
Джеймс давным-давно не спал с женщиной.
Он хотел только ее одну.
Все еще возбужденный, Джеймс вылез из кровати и накинул халат. Подбрасывая топливо в огонь, он поднял взгляд и увидел свое отражение в зеркале над камином.
Он выглядел отвратительно.
Наверное, перепугал бы всех девиц в таверне своим видом одержимого.
Одержимый.
Вот самое подходящее определение его самочувствия. Одержимый. Или преследуемый.
Его преследовало чувство вины, но не так яростно, как сама Изабелла. Ночи его были наполнены воспоминаниями о нежности ее кожи, о шелковистости ее волос, о сладкой атласной теплоте между ее бедер.
Маленькая колдунья сводила его с ума — будь она проклята! — она снилась ему каждую ночь.
Впрочем, это он заслуживал проклятия, поскольку возжелал сестру лучшего друга.
Проклятый непрекращающийся ад.
Крепко выругавшись, Джеймс потуже затянул пояс халата и взял с прикроватного столика подсвечник. Он зажег свечу от пламени камина и неспешно отправился вниз, в бывший кабинет своего отца, который теперь служил чем-то вроде канцелярии приюта.
Наряду с его спальней это была единственная комната в доме, которая не была перестроена и обставлена заново, когда он решил превратить это сельское поместье в приют для — как выразился его дед в одном особенно резком письме — «всех потенциальных воров и будущих шлюх в Ирландии».
Джеймс достал бутылку виски, которую прятал позади самых неинтересных книг, чтобы уберечь ее от юных питомцев, склонных к шалостям, подошел к отцовскому письменному столу и плюхнулся в кресло.
Не позаботившись о стакане, он поднес бутылку к губам и хлебнул изрядный глоток. Утопить все неприятности в вине… Джеймс понимал, что это жалкий и ребяческий способ, хуже того, он знал, что это бесполезно.
Огненная жидкость оказалась недостаточно крепка, чтобы выжечь из памяти вкус Изабеллы. Это было невыносимо. Иногда он с тревогой думал о том, что она с помощью колдовских чар проникла к нему в душу.
Джеймс тряхнул головой. Все это сентиментальные женские бредни. Просто похоть сводит его с ума. Завтра же он пойдет в деревню, решил Джеймс. Если он не ошибается, там в таверне прислуживает хорошенькая юная блондинка… Может быть, она сумеет облегчить его отчаянную жажду, это неистовое желание, которое полностью овладело им, и тогда жизнь снова войдет в нормальное русло.
Это была его последняя связная мысль, перед тем как он внезапно очнулся, выведенный из задумчивости легким прикосновением ладони к плечу и нарочитым покашливанием.
Застигнутый врасплох, Джеймс вздрогнул и, обернувшись, встретил обеспокоенный взгляд своего управляющего. Он закрыл глаза и сидел так некоторое время, затем, вздохнув, открыл их снова.
— Скажи-ка, Коннор, — сказал Джеймс. — У нас во дворе продолжаются еще какие-то строительные работы?
— Боюсь, что нет, милорд, — ответил Коннор, покачав головой.
— Значит, это стучит у меня в голове?
— Боюсь, что так, милорд.