Обещай себе жить без драм

Они сделали это вместе: она приземлилась в Шереметьево, а он приземлил листок текстом “Прошу уволить меня по собственному желанию…” на стол секретарши в приемной дирекции их студии.

– Даниил Андреевич?..– девушка широко раскрыла глаза, читая текст, написанный им на бумаге.– Это шутка?

– Нет!– как же все непросто-то?! С кем, с кем, а секретарем он точно не собирался объясняться.– Это необходимость сейчас, к сожалению.

– Вы заболели?– бедная девочка сама не знает, насколько только что помогла Шмелеву.

– Да!– тут же цепляется он за ниточку.– Не смогу больше работать в ближайшее время. Нужен полный покой.

Разворачивается и покидает сначала административные помещения, потом здание, которое стало родным, выезжает с парковки, куда ровно через 10 минут въедет машина Исаченко.

Внутри ворочается какой-то большой зверь, ерзает, раздирает душу своим огромным телом, натягивая ее во всех направлениях. Даня даже не осознает, что по щекам текут слезы.

Он стал не лучше того идиота, что мотался по эфирам. И даже понял его полностью. Да, убегать в надежде, что за тобой рванутся, доказывая, насколько ты неправ. Знает ведь, что никто не рванет. Но пусть хоть как-то отреагировала бы и дала возможность увидеть себя и услышать его.

Засовывает при входе в квартиру ключи в карман, потому что их даже положить все еще некуда. И замирает в пустой до бетона квартире и такой же пустой до бетона жизни. Внутри все так же ворочается и болит, теперь еще и мыслью, что вот она читает его заявление, еще больше убеждается в том, насколько ошиблась в Шмелеве, а потом отпускает с мыслью: “Помер Ефим, да и хрен с ним!”. И идет к кому-то из его помощников, чтобы не останавливать процесс. Передает задачи и полномочия. Наверное, матерится про себя, но делает дело. Все должно жить и кружить.

Вторая часть души при этом настороженно слушает звук мобильного. И ждет, что тот вот-вот оживет матом и приказным тоном. Телефон молчит. Даня бродит по пустой квартире. Телефон молчит. После двух часов кружения в бетонной клетке сползает по стенке на пол и утыкается взглядом в одну стену, а затылком – в другую. Вот и все. Можно спокойно ждать расчета и звонка из отдела кадров. Королева решила, что обойдется без оператора-предателя.

Он для нее и впрямь никто с той минуты, как начал лгать и изворачиваться. И ни черта ему не перепадет. Выползает из квартиры до ближайшего магазина. Выходит с бутылкой водки и лимоном. Более странное сочетание закуски и выпивки даже представить трудно.

Дома наливает в кружку, из которой раньше, по возвращении с работы, пил чай, первую порцию жгучей жидкости. Опрокидывает в себя. Снова сползает по стене и ждет, хотя ждать уже нечего. Прошло 7 часов с той минуты, как он положил заявление на стол. Его, наверное, даже подписали уже. В час ночи бредет спать. Открытая бутылка водки стоит у стены, пустая кружка – там же. Может, завтра захочется уйти в запой? Сегодня был явно не тот день.

Внутри больше ничего не ворочается. Просто болит по растяжкам и разрывам. Телефон молчит. Даня Шмелев никому не нужен. Тем более не нужен ей. Просчитался.

У меня к нему, знаешь, память – Очень древняя, нутряная

– Значит, к черту, что тут карьера? Шансы выбиться к небожителям? – У меня в него, знаешь, вера; Он мне – ангелом-утешителем. – Завяжи с этим, есть же средства; Совершенно не тот мужчина. – У меня к нему, знаешь, – детство, Детство – это неизлечимо. В. Полозкова

Марина застает своего оператора все у той же стены, по которой он сполз три дня назад. Рядом все та же початая бутылка водки, теперь в ней осталось меньше четверти. Не то чтобы господин Шмелев и застыл соляным столпом жены Лота: каждый вечер он поднимался и перекочевывал на надувной матрас, каждое утро вставал и шел в туалет умываться и чистить зубы, а потом приходил к этой стене, садился и молча смотрел в одну точку безотрывно. И так до ночи, когда снова поднимался и шел спать на матрас. Такой насыщенной и содержательной жизни шел четвертый день. Спроси его, о чем он думал в это время между пробуждением и отходом ко сну, он бы не нашел ответа. Он не думал. Думать было слишком больно, потому что приходили воспоминания. Он просто смотрел в бетонную рытвину на стене. Вероятно, до разгрома там был дюбель, но его зачем-то тоже выкорчевали, оставив черную пустоту. Вот на эту пустоту Даня и смотрел изо дня в день.