Обещаю, больно не будет (СИ)

Я от последнего очевидного факта отмахиваюсь. Да — грешен. Сначала пил, потом похмелялся, нажираясь ещё больше, чем накануне. Но у меня была уважительная причина — я снова занырнул в мутное, протухшее болото, заполненное уродливыми образами и прокисшими воспоминаниями.

Но теперь я всё это дерьмо переварил и понял, что куда-то меня не туда занесло. Подумаешь, не упала переспелой сливой по щелчку пальцев в мои объятия. А ведь я собирался делать всё красиво, по уму и без скользких телодвижений. Но теперь решил, что хватит с меня доброго самаритянина.

Я в игре. А это значит, что у Истоминой нет шансов.

— Ты узнал, что я просил?

— Обижаешь, — развёл руками Чагин и протянул мне пару папок. — Могу в двух словам описать, если тебе пока тяжко впитывать информацию самостоятельно.

— Будь добр, — откинулся я на спинку кресла и блаженно закрыл глаза.

— Короче, Янковский. Не имею понятия, зачем ты его пробиваешь, но там такое тело позорное, что даже говорить о нём желания нет. Папаня его владеет местным заводом силикатного кирпича, видит касатика своим приемником. Но касатик только пьёт, гуляет, да девок трахает. Ну и ещё периодически попадает в поле зрения правоохранительных органов: то с лёгкими наркотиками залетит, то пьяным за рулём, то в ночном клубе морду бить кому-то кинется. Короче — ничтожество, паразитирующее на добром имени своих предков.

— Тогда я вообще ничего не понимаю, — приоткрыл я один глаз и хмуро посмотрел на Чагина.

— Что именно?

— Что она в нём нашла?

— Кто? Та, кого я до этого пробивал?

Я только скривился и свинтил крышку с минералки, присасываясь к горлышку как к живительному источнику.

— Давай дальше, Иван Саныч.

— Ладно. Храмова Алевтина Петровна, в настоящий момент проживает в полутора часов езды от города, в посёлке Кутаис. До недавнего времени работала учителем литературы в местной школе, но в июне написала заявление по собственному желанию. Тогда же выставила дом на продажу. И ещё сдала мать-инвалида в дом престарелых.

— А чего это она уволилась? Она ж ещё молодая.

— Да, в этом году только сорок стукнуло.

— Так, погоди. А ты ничего не перепутал, Саныч? Эта Храмова типа верующая на всю голову. У них вообще же не по понятиям стариков своих куда-то там сдавать. Крест, долг и всё такое...

— Никаких ошибок быть не может, Ярослав.

— Ладно, спасибо тебе большое.

— Да вообще не за что — дело пяти минут.

— Всё равно.

— Все адреса я, если что, подбил.

— Понял. Спасибо.

За Чагиным закрылась дверь, а я откинул от себя папки и совершенно слепо уставился в монитор, где был открыт отчёт по сбыту за прошлый квартал. Вглядывался в бесконечные строчки, но ничего не видел. В голове, словно набатом, бомбили слова Олега:

«Тогда какого чёрта она не пожинает плоды той сделки? И почему живёт не одна в собственной квартире, а делит квадратные метры с той, кто травила её по твоей указке? Ведь та Максимовская и эта — одно лицо, верно?»

Это единственное, что не билось в моей голове. Потому что всё можно было бы объяснить, то вот этот контакт между затюканной Вероникой и отбитой на всю голову Мартой, у меня отчаянно не складывался. Ну правда, каким образом они оказались на одной территории и спелись?

Что могла сделать Максимовская, чтобы затащить Истомину к себе в квартиру? Приставила дуло пистолета к виску? И я бы мог даже подумать, что она держит Веронику в рабстве, если бы лично не слышал, как они мило чирикали друг с другом по телефону. Доверительно. Реально, как настоящие лучшие подруги.

Устав насиловать свои мозги, я всё-таки с горем пополам углубился в работу, буквально на буксире заставлял себя двигаться, соображать и вникать в суть дел. Затем Караев в качестве ценного прицепа свозил меня на две деловые встречи. И где-то тут я не выдержал. Открыл мессенджер и написал Аммо сообщение:

«Как так вышло, что Истомина переехала жить к Максимовской?»

Почти тут же получил ответ:

«На первом курсе сгорела женская общага».

Я: «И? Это ничего не объясняет».

Аммо: «А дальше ты сам, Яр».

Я: «В смысле?»

Аммо: «В прямом».

Я аж зарычал, а сидящие за столом деловые партнёры и Олег посмотрели на меня, как на душевнобольного.

— Простите, дурные новости с полей.

Остаток времени досидел как на иголках, практически не участвуя в разговоре и только бесконечно кивая, надеясь, что по делу. А дальше, когда все пожали друг другу руки, я прыгнул в тачку и поехал, куда глаза глядят. И только спустя минут сорок понял, что мчу в сторону города из своего прошлого.

Гнал, как сумасшедший и через семь часов, уже в ночи был на месте.

Прошёл в холл, приветственно кивнул консьержу, а затем поднялся на двадцатый этаж и зашёл в квартиру, в которой не был долгие три с половиной года. Стоило только перешагнуть за порог, как меня настигла какая-то лютая паническая атака. Привалился к косяку и принялся медленно дышать через нос, но меня всё ещё не отпускало.