Обещаю, больно не будет (СИ)

И мне бы радоваться, да не получается. Я пытаюсь вычистить свой внутренний мир от мусора из прошлого и жить дальше, будто бы ничего и не было. Да не могу. Там, глубоко внутри меня другая, маленькая и глупенькая Вероника, всё ещё мечтала вновь обмануться им — мальчиком, у которого не было сердца. Или было, да только билось оно не для нас.

Ведь как поверить в эту волшебную сказку, где тот, что однажды предал и растоптал, вдруг постучал в твою дверь вновь, клятвенно обещая любовь до гроба? Как и в прошлый раз. А теперь как быть? Меня ведь так часто в этой жизни обманывали и пинали... что уж говорить о моём бедном, не единожды битом сердце?

С протестующим стоном, но я всё-таки заставила себя встать с кровати, а затем поплелась в душ. После на кухню, где планировала хотя бы что-то затолкать себе в рот, но так и не смогла. Просто застыла посреди кухни и поняла, что задыхаюсь! Что, как Алиса, падаю в глубокую кроличью нору и не могу остановиться.

Крутанулась на месте, кинулась в спальню, наобум надевая на себя какие-то тряпки без разбора. А затем ломанулась на выход. Мне нужен был воздух. Мне было необходимо прочистить мозги, потому что слишком много в них скопилось противоречивых желаний. Таких, которые ни к чему хорошему не приводят.

Например, позвонить ЕМУ и сказать, что его я ненавижу. За боль эту дикую, что до сих пор живет в сердце. За ломку без него. За чувства, которые расплодились во мне как тараканы, и их уже не вытравишь ни одним, даже самым термоядерным дихлофосом.

— Ник? — услышала я за собой хриплый, лишённый эмоций голос лучшей подруги. — Ты куда?

— Не знаю.

— Не бросай меня одну, ладно?

— Не брошу, — мотнула я головой.

Спустя минут десять мы обе сидели в какой-то безымянной кофейне и давились свежей выпечкой, не чувствуя ни вкуса, ни запаха. И молчали. Сказать было нечего. Тотальный эмоциональный ахтунг давил на нас со всех сторон. Сплющивал и насиловал сознание. Пока кофе всё-таки не был выпит и стало совсем невмоготу.

— Я думаю, сегодня позвонить отцу. Он мне сразу предлагал поступать в Москву или Питер, да и жильё у нас там есть. Поедешь со мной?

— А учёба?

— Переведёмся. Ты ведь отличница, а у меня папа богатый, — пожала Марта плечами.

— Только не в Москву. Там... ОН.

— Мест на карте много, так что найдём куда сбежать.

— Невыносимо? — участливо сжала я ладонь Марты, и та всё-таки скуксилась, а солёная слеза скатилась по ее щеке.

— Я не могу, Ник. Всё, запас прочности кончился. Я с ума сойду жить в этом городе, зная, что Стафеев с другой. Дарит ей свою любовь, пока я подыхаю от безответных чувств. И я совершенно не понимаю, как с ними бороться, учитывая, что он ещё столько месяцев будет мелькать перед моими глазами на учёбе. У меня просто поедет крыша или я позорно приползу к нему сама, умоляя дать мне хоть что-то, хоть что-нибудь, чтобы остаться на плаву. Я же потом сама себя за это сожру с потрохами...

— Нам нужен мир без мужиков, — криво улыбнулась я и покачала головой.

— Только вот где такой взять, а?

Мы ещё какое-то время просидели в кофейне, поскоблили ложками остатки пены на донышке чашек, погрустили о каждая своём, о вечном, а потом встали и снова пошли домой, в свой маленький мир, ограниченный бетонными стенами, из-за которых неслышно наших слёз.

Да только стоило нам подняться на наш этаж, как мы обе стремительно выпали в глубокий астрал. Потому что на ступенях рядом с входной дверью сидел не кто иной, как Стафеев. Сидел и смотрел на Марту так проникновенно, что даже у меня сердце защемило, настолько весь его образ сквозил капитуляцией.

— Что ты опять притащился сюда? — прошипела Максимовская, а сама руку к груди прижала, туда, где за рёбрами всё скулило и выло от тоски.

Пару секунд молчания растянулись в вечность. Воздух раскалился и начал потрескивать от напряжения. А затем славно гром среди ясного неба прозвучали слова Фёдора, в которых заключалось всё, о чём просила моя подруга. И на что надеялась.

— Я пришёл, Марта.

— Ч-что? — охнула она, а я явственно увидела, как дрожит её подбородок.

— Я пришёл, — повторил Стафеев. — К тебе. Насовсем.

— А как же Аня?

— Она в прошлом. Веришь?

Невыносимое мгновение. Колючее, но прекрасное. Такое, когда два любящих сердца наконец-то врезаются друг в друга на бешеной скорости, но не разбиваются на тысячи кровавых осколков, а становятся единым целым.

Марте повезло. И я на её месте не посмела бы больше судьбе воровать время наедине с тем, кто был для меня целым миром.

— Пойду, пожалуй, — кивнула я, но, кажется, меня никто не слышал.

Достала ключ и открыла дверь, а затем закрыла её за своей спиной, где Фёдор и Марта стояли и всё ещё жрали друг друга голодным взглядом. В это мгновение в их вселенной не существовало более никого, кроме них самих.

— Почему? — услышала я через дверь голос подруги.

— Потому что я люблю тебя, Максимовская.

Жалобный всхлип.

— По-настоящему, понимаешь?

— Федь, не надо так шутить...

— А ты меня любишь, Марта?

— Люблю... о боже...

Дальше подслушивать за чужим счастьем я не посмела. Ушла к себе в комнату. Легла на кровать, накрылась подушкой с головой.

И заплакала.