Геральт взглянул на созвездие Большой Медведицы, которое сейчас находилось над крышей дома. На терраске и крыльце горел свет – Аннушка позаботилась о том, чтобы ему не пришлось возвращаться в темноте, хотя знала, что для него это не помеха.
Сегодня он возвращается в последний раз.
Ведьмак посмотрел на тёмное небо, обнимающее уснувшее поле, – звёзды спускались до самого горизонта, – и повернулся к калитке.
И вдруг ощутил тонкий аромат мяты и лаванды.
…Див стоял возле двух молоденьких осинок, сквозь редкую листву которых подмигивали звёзды.
– Ты хотел поговорить со мной, – сказал он.
Тихая ясная ночь настроила ведьмака на лирический лад, и он ответил не так, как собирался:
– Спасибо.
– В Братстве есть присказка, что Великий Князь всегда приходит к тому, кому он действительно нужен, – невесело улыбнулся Див.
– Див, ты можешь освободить меня от Предназначения?
Ворон смотрел на липы за соседним забором. Он молчал долго. Геральт решил, что останется без ответа, но князь всё же заговорил:
– Понимаешь, Геральт… Когда я вернулся, во мне осталось не так много от мальчика, которого ты вёз в Шархат. Раньше у меня не было этого голоса и этого лица. Раньше я не умел исцелять, просто дотронувшись до больного.
«И вытаскивать духов из заговорённых колец», – добавил он про себя.
– Беда в том, Геральт, что я до сих пор не знаю, чего от себя ждать.
Див повернул голову и посмотрел в глаза ведьмаку:
– Я не могу обещать.
Геральт медленно кивнул:
– Спасибо.
– Не за что меня благодарить.
Геральт взглянул на князя:
– У меня нет шансов остаться в живых после этого похода. Я больше не вернусь сюда. Просто хотел узнать, есть ли у меня надежда.
…Ночь прошла без сна. Ведьмаку надо было бы выспаться перед дорогой, и я даже попыталась сказать ему об этом, но он не стал меня слушать. Он любил меня так, словно навсегда хотел запомнить моё тело, мой голос… Я знала, что он забудет меня, стоит ему шагнуть в портал, но не позволяла себе об этом думать. Какая разница, что я окажусь тысячной по счёту в веренице брошенных им женщин? Разве имеет значение, что он воссоединится со своей возлюбленной? Важно лишь то, что он сейчас мой… пусть всего лишь до восхода солнца.
Когда мы утихли, в комнате стоял белёсый предутренний полумрак. Я положила голову на грудь Геральта, он гладил меня по волосам. Сегодня он уже не заплетёт мне косу… никогда больше не заплетёт.
Сказать ему? Зачем? Разве есть что-то, чего он не знает про меня?
Громко тикали часы. Я начала зябнуть, и Геральт укрыл меня одеялом – как обычно, оставшись почти без него. Моего куцего одеялка, которое было перешитым спальным мешком, мне одной хватало с трудом, и, хотя, когда мы засыпали, оно кое-как прикрывало нас обоих, утром оказывалось целиком на мне. Менять моего недомерка на нормальное одеяло Геральт почему-то не хотел…
За окном неумолимо светлело. Никогда ещё на моей памяти утро не наступало так быстро.
В окно поскреблись.
Звук был еле слышным, словно синичка пыталась склюнуть муху за стеклом, но я вздрогнула. Всё. Он уходит.
Геральт, однако, лежал несколько минут, прижимая меня к себе. Наконец он медленно поднялся и принялся одеваться.
Одежда давно дожидалась своего часа, Шива привёз её вместе с мечом, – чёрная форма без серебра, которую носили ученики Братства. В мире Геральта она вряд ли выглядела бы неуместно.
Ведьмак очень долго застёгивал кафтан и ещё дольше надевал ножны с мечом. Но, как он ни тянул время, всё же не осталось ничего, что держало бы его здесь. Нельзя было вечно поправлять ножны, то затягивая, то ослабляя ремень.
Геральт поджал губы и посмотрел на меня.
Я сидела на постели, завернувшись в одеяло, не сводила с ведьмака глаз и не чувствовала, как слёзы текут по щекам.
Геральт медленно опустился на одно колено и поцеловал меня долгим нежным поцелуем.
Последним.
Нехотя он оторвался от моих губ, но подниматься не спешил. Я еле смогла выдавить:
– Я не пойду тебя провожать.
Он кивнул, встал, задержал на мне взгляд, прощаясь. Круто повернулся и быстро вышел. Каблуки его сапог глухо простучали по полу терраски, звонче – по ступенькам крыльца.
Он ушёл.
Я сидела, глядя на остывшую постель, на то место, где он лежал так недавно. Затем медленно просунула руку под подушку – там ещё хранилось тепло его тела.
«Я обещаю вернуться никогда в Никогда,
Когда короткая осень горит небесным бледным огнём…».
Невыносимо видеть, как он пропадает из моего мира. Но ещё хуже сидеть здесь, чувствовать остывающую под рукой простынь и слышать тяжёлое торопливое тиканье часов, незатихающий стук маятника.
Я вскочила, натянула первое попавшееся платье – то самое, которое было на мне, когда зов Геральта заставил меня на рассвете выйти в поле, – и побежала к задней калитке.