Обещание

Дня три, наверное, прошло, прежде чем моё терпение окончательно лопнуло. Рацион из полностью растительной пищи, ужасная сырость, странные звуки и холод сделали своё дело. О каждом из этих зол можно даже кратко рассказать: кормили в темнице горькой гадостью, похожей на зелёное месиво, приправленное опилками или более крупными кусочками древесины. Конечно, это была какая-то кисленькая трава, но прожевать жёсткие стебли я не мог. Сырость объяснялась только лишь расположением темницы — под землёй, но лучше от понимания этого не становилось. Громкие и тихие — самые разные звуки доносились из дальних концов темницы, где даже факелы не горели. Стоны — ещё не самое жуткое, из чего они состояли. Холод пробирал от той же сырости. Наконец, вся моя одежда, в том числе и пальто, которое мне любезно оставили, за всё времяпрепровождение превратились в тяжёлые мокрые тряпки. Даром, что ещё не испачканные. Хорошо, хоть, отхожее ведро снабдили крышкой, но этот факт не сильно исправлял картину. А я ещё пыток ждал! Это и есть самая настоящая пытка — сидеть здесь и помирать от холода! В общем, всё время, пока находился в темнице, я копил злость.

«Что ж, ялы, — крутилась у меня мысль. — Придёт время — пожалеете!» — и с каждым разом терял уверенность, вслух я это сказал или нет.

«Надо отсюда выбираться», — решил я однажды ночью. Ну, вообще-то эта гениальная мысль посещала меня и раньше, но своего апогея она достигла именно в этот самый момент.

Имелась, правда, одна небольшая, но непреодолимая проблема: Чтобы выйти, нужно открыть дверь, а ключ мне, как назло, не выдали. Те, кто ходил «кормить» меня при себе не имели ничего кроме новой миски со свежими зелёными субстанциями — должно быть, меры предосторожности тут зашкаливали так же, как и сырость в воздухе.

Осмотрев решётку глазом инженера, эт который — левый, я ничего особенного не увидел. Тонкие то ли медные, то ли бронзовые прутья, отлитые в форму и соединённые между собой через отверстия гвоздями. Пять колец-петель, приделанных кузнецами. Они надевались сверху на пять штырей в раме, и давали возможность открывать дверь наружу. Собственно, именно в них я и обнаружил одну слабость, которой решил воспользоваться. Оставалось лишь рассчитать, день на улице или нет. Если вспомнить, то шёл я по большей части ночами, а в светлое время суток засыпал. Сам или от чьего-то вмешательства — не важно. «Обслуга», как я понял, приходит утром и вечером, чтобы забрать тарелки, опустошить ведро и принести мне ещё материала на переработку. Едой я такое назвать ну никак не мог. А после в полночь, когда я бодр и полон сил, идёт обход — один единственный стражник, сверяясь с каким-то листочком, заглядывает за решётки. Насчёт дневных обходов я не удосужился узнать, хотя кто-то приходил, когда я пытался уснуть.

Вскоре, когда по моим внутренним часам наступил вечер, а вынесший пустые тарелки ял скрылся за толстой деревянной дверью, я чуть подождал и принялся за работу. Взявшись за прутья, я приложил усилие наверх, но дверь поднялась лишь на миллиметр, издав при этом громкий скрип. Когда ялы его открывали, чтобы впустить меня, он же заставил меня вздрогнуть изнутри.

Всё-таки, я немного недооценил тяжесть решётки, но так или иначе, прогресс появился, и его следовало чем-то закрепить. В комнате я не нашёл ничего твёрже деревянной крышки ведра. Его как раз недавно сменили, и я не успел ещё… не успел. Подложив её под едва снова не упавшую дверь, я, удовлетворённый проделанной работой, но обессиленный, уселся на кровать.

Про это чудо мучительской мысли, кстати, можно отдельно рассказать, потому что кровать здесь — самое ужасное, что могло случиться со мной в темнице. Конечно, я предполагал, что тюремная фурнитура — не фонтан, но лучше бы её вообще здесь не ставили, а заместо постелили шконку или даже просто доски положили. Угораздило же меня плюхнуться на неё в первый же день! Дело в том, что прошлые постояльцы продавили её до металлических перекладин, расположенных поперёк позвоночника. Они, не много не мало, врубились мне в спину, оставив болезненные и яркие синяки. Даже сложенное пальто не исправило положение.

Положив голову на кулак, я задумался. Решётку-то, может, и подниму, но что делать дальше? А, собственно, и ничего хитрого. Город я видел, пусть и с небольшой высоты, но один довольно заметный ориентир запомнил, а от него прямую дорогу через весь город.

Хорошо. Что дальше?

На своих двоих я далеко не уйду. За день человек проходит в среднем километров сорок, и хоть я никаких карт здесь не видел, думается мне, что между населёнными пунктами побольше пяти километров. Лошадей я слышал, когда шёл за Халуном по городу, и это давало надежду, что на краю города, за Живой Стеной я встречу хотя бы одну конюшню. Было бы здорово ещё уметь управлять скаковым, но, думаю, разберусь.