Обещание Гарпии

Большой Грун, зевая, сел на полу. Клетка тряслась и переворачивалась. Ева держалась за прутья. От перепуганного баранца отделялись оливковые искры и как живые пчёлы садились на Груна. Что-то зашипело. Грун раздулся – и прозвучал взрыв. Он походил на громкий хлопок. Словно кто-то перекачал велосипедную камеру или вставил в грелку мощный компрессор.

Клетку сильнейшим ударом отбросило на стену и разбило вдребезги. Мир закувыркался. Сознания Ева не потеряла. Удачно врезалась в баранца, смягчившего удар, и вышло, будто она упала на подушки. Хотя когда рядом баранец, об удачливости лучше не упоминать. Удачливость становится опцией по умолчанию.

Огромная ванна устояла, но сильно накренилась на один бок. Жижа не вылилась, но выскользнула из ванны как огромная живая змея. Протиснулась липкими боками в трубу, всосалась в неё и исчезла. Ева не подозревала, что Фазаноль может перемещаться с такой быстротой. За ним едва взглядом можно было уследить. В комнате остались брызги. Ева опять вжалась лбом в баранца. Баранец пульсировал, разливая оливковую магию, и ей стало легче.

Капли взорвавшегося Груна, покрывавшие пол и стены, стекая, разделялись. Из одних капель собирался малыш Груня. Другие капли спешили проскользнуть в ту же трубу, что и Фазаноль.

Оркестр гномов и разлучница тётя Поля исчезли. Белава, только что гонявшаяся за тётей Полей с тяпкой, оставшись без удачливой соперницы, переключилась на Пламмеля. Решив обидеться, она швырнула в него одним из колец – не самым ценным, как сказал бы стожар, – и рванула к выходу. За ней заторопился опомнившийся Пламмель.

– Холёсий котик! Так и буду тебя называть! Иди к своей тухлой шляпке! Она тебя тортиком накормит! – восклицала Белава, с омерзением хохотала и на бегу царапала Пламмеля длинными ногтями. Она явно собиралась дорого продать прощение.

Малыш Груня, собравшись из капель Большого Груна, ковыляя, подошёл к Еве и уставился на неё и на баранца. Он был меньше прежнего, но тем не менее это был именно Груня. Он стоял рядом с Евой и любовно трогал её липкой ручкой. Еву это тревожило. С протоплазмиями, даже хорошо к тебе относящимися, всё очень непросто. Когда протоплазмий сообщает глазами: «Я так тебя люблю, что съел бы!» – это часто не шутка. Любовь у протоплазмиев желудочная, как, впрочем, и весь строй их мысли.

Зажатая между малюткой Груней и баранцом, Ева сидела и дрожала. Она ещё не осознала, что всё кончено, и поле боя осталось пока за ней.

Глава 25 Мама Филата

Здравствуй, любимый дневничок! Со свойственной мне скромной гениальностью я ввела понятие «антикорректировка»! Неправильная корректировка от противного, которая ломает человеческую жизнь! Как это работает? Допустим, у мамы в доме десять кошек. Повсюду лужи и шерсть. Вывод её детей: «Кошки – это зло! У меня никогда не будет даже хомяка!»

Или: «У меня куча непослушных братьев! Дети – зло!» – Антикорректировка: «У меня никогда не будет детей!»

Или: «Мой папа – жуткий зануда! Вечно что-то читает и бубнит!» Антикорректировка: «Сделаю всё строго наоборот! Выйду замуж за человека из аула, который не будет уметь читать!»

Короче, дневничок! Корректировки, безусловно, нужны, но без впадений в крайности. Если я в прошлый раз выстрелила в самолёт из зенитки и не попала, это не значит, что от зениток нет никакой пользы и в следующий раз нужно обстреливать самолёт котлетами.

Из уничтоженного дневника Настасьи

Когда говорят «такой-то свалился ей на голову», обычно подразумевается внезапный приезд. Однако сейчас это можно было понять буквально. Где-то наверху разверзлась неведомая хлябь, и вместе с потоком воды из прорванной трубы на голову Еве свалились Настасья и Бермята.

Настасья торопливо замахала руками, перенаправляя воду по другому адресу. Бермята осмотрелся. Убедился, что стрелять не в кого, и убрал свой красный магстолет. Потом они с Настасьей бросились к Еве и провозились с ней минут пять. Попутно Бермята занялся пуповиной баранца. Во всех его действиях проявлялся хороший ветмаг. Работал он уверенно и очень спокойно, и баранец подпустил его к себе, не осыпав обжигающими искрами.