Эта фраза могла бы показаться ему пустой и шаблонной, затертой на миллионах книжных страниц, где героини слезливых романов говорят то же самое своим мускулистым, сильным героям. Но человек без имени, бывший бомж и бывший засекреченный сотрудник номер четырнадцать не успел прочитать в своей жизни этих романов. Он вообще ничего еще в жизни не успел — и потому несколько слов, произнесенных его гостьей, прозвучали для него так же свежо и неожиданно, как если бы они были произнесены в первый раз со дня творения. И, неловким движением поставив чайник на стол, он шагнул к девушке, как шагали вперед отчаянные первопроходцы, не знающие, что принесут им эксперименты. Заключив ее в объятия, как она и просила, он успел еще подумать о том, что в первый раз не чувствует холода, покалывания ледяных иголочек, касаясь ее, — может быть, потому, что прежде такое касание всегда было ненароком, точно украдкой, а теперь оно впервые произошло по ее воле, ее просьбе, ее желанию?…
Все, что случилось между ними дальше, человек без имени не сумел бы описать в словах, даже если бы от этого зависела его жизнь. Любое движение, каждый жест, поворот головы и взмах ресниц, прикосновение рук и тайная мудрость тела оказались столь же инстинктивны и естественны для них обоих, как здоровое дыхание, глоток воды в пустыне или погружение в сон. И, ощущая потом счастливую пустоту, укрываясь в водопаде ее длинных волос, защищавших их общую наготу почти так же надежно, как самое теплое покрывало, он так и не вымолвил ни единого слова, искренне полагая, что священная тишина и благоговение — единственное, что требуется им обоим в эту минуту.
Но женщины иначе ощущают полноту счастья. А потому она заговорила первая, улыбаясь его опрокинутому лицу и опустошенному молчанию:
— С тобой все хорошо? Все в порядке?
Человек без имени дернул головой, как самоуверенный и сытый молодой бычок, всем своим видом давая понять, что любые сомнения излишни. Его худое, мускулистое тело облепило, окружило ее всю, точно навсегда слилось с ее теплой кожей и линиями ее фигуры, — так, что оторвать их друг от друга, казалось, уже невозможно.
— И тебе не холодно?
Он отрицательно покачал головой.
— И есть не хочешь?
На сей раз он и вовсе не удостоил ее никакого движения в ответ. Все было так прекрасно, что хотеть еще чего-либо казалось ему просто кощунством.
И тут девушка притворно вздохнула:
— Вот видишь, а я ужасно замерзла. И к тому же хочется есть. И нога затекла — ты так неудобно лежишь на ней…
Он в ужасе вскочил и, наверное, принялся бы извиняться, если бы она не засмеялась над его испугом каким-то счастливым, тихим и нежным смехом. И, подавая ей потом одежду, нарезая хлеб, подвигая к ней чашку с заваренным наконец-то и бережно налитым чаем, ровными рядами выкладывая на тарелке принесенные подполковником копченое мясо и зелень, он с благоговейным восторгом следил за каждым ее жестом. Все в ней, его давней, потерянной и так внезапно обретенной подруге, казалось ему достойным восхищения; он уже любил все повороты тела, все смутно мелькнувшие выражения милого, чистого лица, все случайные оговорки, все небрежно брошенные фразы. И, подумав, что теперь он навсегда зависим от ее присутствия в своей жизни, бывший бомж почувствовал, как резко и настороженно забилось сердце: еще одной утраты, если именно это готовила ему судьба, он мог бы и не пережить.
А русоволосая девушка, насытившись, вновь первая завела разговор. У нее оставалось не так много времени, и ей хотелось успеть сделать в этой жизни все, что она запланировала:
— Скажи, у тебя есть какая-нибудь мечта? Впрочем, что ж это я, конечно же, есть… Так о чем ты мечтаешь?
Он усмехнулся невольной наивности ее вопроса.
— Мечтаю вспомнить наконец, кто я такой. Понять, что произошло со мной много лет назад. Найти свое место в жизни. Найти своих родных. И…
— И?
— И познакомить их с тобой.
Теперь усмехнулась она. В ее жизненные планы вовсе не входило существовать так долго, чтобы этот милый юноша с трагической и странной судьбой успел вспомнить свое прошлое, разыскать своих родителей и свить с ней вместе свое собственное гнездо.
— Я не об этом, — мягко проговорила она, не желая, чтобы он хотя бы краешком сознания догадался о ее невеселых мыслях. — Не о далеком будущем. Вот сегодня, немедленно, прямо сейчас… о чем ты мечтаешь?
— Быть с тобой.
Она с легким недовольством пожала плечами:
— Мы и без того вместе. Разве не так?
Он упрямо покачал головой. Она говорила о мгновении, о случайной вспышке, а его занимала вечность. Мгновения не раз уже умудрялись сыграть слишком коварную роль в его жизни, и он не доверял им. Но девушка повторила настойчиво и ласково:
— Понимаешь, мне так хорошо с тобой, так тепло сейчас. Я хотела бы запомнить этот вечер… навсегда, — его странная подруга чуть запнулась на последнем слове, — и сделать так, чтобы его навсегда запомнил и ты. Если есть у тебя какая-нибудь мечта, я хотела бы, чтобы она исполнилась.