Обещание нежности

Остолбеневший Андрей слушал этого неожиданного проповедника, не сводя с него глаз, а тот вдруг поднялся, церемонно проговорил: «Благодарствуем за угощение!» — и интонация его вмиг стала не четкой и правильной, какой была только что, а вновь простонародной и малограмотной. А потом старик кивнул своему молодому знакомому, махнул заскорузлой, коричневатой рукой и заковылял по холодному ноябрьскому пляжу прочь и от Андрея, и от кота Бегемота, и от остатков роскошного, по его понятиям, пиршества…

— Ты куда? Погоди! — крикнул вслед ему бывший бомж, сам не зная, зачем останавливает бродягу и о чем еще хочет говорить с ним. Но снова взмыла в прощальном взмахе далекая рука — и не стало человека: растворился в осеннем воздухе, будто его и не было. Так же, как растворились в этом воздухе хлопья давней гари и серого пепла, как исчезли в нем крики погибающих людей и дельфинов, как растаяло все то, что именовалось когда-то специальной лабораторией, — растаяло и ушло от Андрея.

А потому он схватил в охапку черного кота, недовольно мяукнувшего спросонья от такого бесцеремонного обращения, запихал его в тканевый рюкзачок, быстро проверил в нагрудном кармане нужные бумаги и рванулся за странным бомжем: по его следам, по его заветам, прочь с пляжа. Он бежал и бежал, не ставя перед собой никаких целей, ничего не решая наперед, ничего не обещая себе. Он просто вернется в город, где живут те единственные и такие разные люди, с которыми у него — правильно сказал старик — есть общие воспоминания. Он просто поговорит с ними, со всеми, с каждым… И, в каком-то угаре спеша навстречу к этим людям, он чуть не выронил из рук рюкзак с Бегемотом, лямки которого второпях даже не надел на плечи, и был награжден за это негодующим воплем кота.

Андрей опомнился только на вокзале у касс. Поезд на Москву (тот самый, которым он приехал сюда сегодня рано утром) уходил ночью.

Эпилог

Холодный ноябрьский ветер закружил по мостовой мириады снежинок, залепил глаза белой жесткой крупой, заставил прохожих поежиться и поднять воротники. Тогда, в марте, тоже было холодно и ветрено, вспомнил Андрей. Он снова шел по Тверской к переходу на Пушкинской, снова спешил, сам не зная куда. Только в этот раз ему уже ни к чему было останавливаться перед манящими витринами кофеен, незачем было вглядываться в лица снующих мимо людей, некому было завидовать… Андрей Сорокин стал свободен и смел, он больше не боялся ни вспомнить прошлое, ни заглянуть в будущее. И, не зная еще, куда он отправится дальше, он хотел пока лишь одного: пройти по старой дороге, где оставил свой след исчезнувший, поменявший обличье оборванный бомж, и проститься с ним навсегда, превратив его в еще одно воспоминание, которого тоже не стоит бояться…

В переходе, куда он спустился, все оставалось по-прежнему: яркие афиши на стенах, ларек с шоколадками и одноногий нищий в своем привычном углу. Андрей попытался было напрячь память, чтобы вспомнить, как звали этого человека, впервые со дня страшного пожара накормившего его досыта, — и сообразил вдруг, что не может этого знать: никто в переходе той весной не обращался к одноногому по имени, хотя в тоне каждого заговорившего с ним явственно ощущались своеобразное уважение и подобие страха. Зато легко всплыли в памяти маленький мальчишка, бегавший за шашлыком, неведомый Заур, не пожалевший для одноногого лучшего угощения, и зануда Серый, сдавший таки беспамятного бомжа милиции… Он помнил все, и потому Андрею легко было заговорить с одноногим, склонившись перед ним в приветствии и бесстрашно протягивая ему руку:

— Здравствуйте. Вы меня не помните?…

Нищий скользнул по нему цепким взглядом и промолвил:

— Помню. Повезло тебе, значит? Выполз из ожогов? Андрей кивнул. И неожиданно для себя произнес:

— Можно мне посидеть здесь, с вами?

— Милостыню просить хочешь? — усмехнулся одноногий. — Не накушался еще?

Бывший бомж засмеялся — так легко и весело, как он считал себя уже не способным смеяться.

— Да нет, я у вас клиентов отбивать не собираюсь. Просто передохнуть хочу, подумать…

— Ну, сиди, — великодушно разрешил его собеседник. — Мне не жалко. Шашлыком опять угощаться будешь? Можно организовать.

Андрей покачал головой. Он не был голоден, ему просто нужна была последняя передышка перед тем, как принять решение. И, опустившись на холодный пол, бережно примостив с собой рядом рюкзачок, в котором уже привычно посапывал Бегемот, вволю налакомившийся с утра молоком в привокзальном буфете, бывший бомж задумался, глядя прямо перед собой.