Обещание нежности

И Павлик поехал, хотя почти сразу пожалел об этом. На зеленой пристани в центре столицы, которая в обычные дни была тиха и чопорна, а сегодня переполнена радостными визгами и «выстрелами» шампанского, он чувствовал себя прокаженным: лишь ему одному не было весело, он постоянно стоял в стороне, скрестив за спиной руки и наблюдая за веселящимися одноклассниками, точно праздный посетитель в зоопарке за несмышлеными зверюшками. «Неужели я навсегда потерял способность быть как все?» — с тоской спрашивал он себя. Спрашивал — и не находил ответа.

Они должны были кататься по темным водам реки в течение нескольких часов; на пароходике, одном из многих, заказанных в этот вечер московскими выпускниками, уже были накрыты к банкету столы и команда заканчивала последние приготовления. А потом их должны были высадить около Парка культуры и отдыха имени Горького, и молодежь собиралась по-настоящему «оторваться» в эту ночь, проститься со школьным детством так, чтобы это прощание запомнилось навсегда.

Разумеется, школа, где учились братья Сорокины, не была оригинальна в выборе именно такого варианта праздничного гулянья: неподалеку от ее выпускников кучковались стайки галдящих, смеющихся ребят из других учебных заведений, каждое из которых дожидалось «своего» кораблика. Розовые, кремовые и голубые платья, делавшие своих хозяек похожими на Наташу Ростову в пору ее первого бала; струящиеся с плеч невесомые шифоновые накидки и палантины; цветные шарики, рвущиеся ввысь, радостный гомон собравшихся — все это придавало старой московской пристани ауру беззаботного и короткого праздника, наполняло ее ощущениями юности и любви. А учителя и родители, провожавшие ребят до кораблика и то и дело вытиравшие слезы несколько приторного умиления, добавляли общей картине еще больше сентиментальности и ностальгии.

И потому никто из собравшихся не удивился, когда от одной из «чужих» стаек вдруг отделилась высокая девушка в белоснежном платье — таких старомодно-целомудренных теперь почти и не шьют на выпускные балы! — и, порхнув вперед, остановилась прямо перед директором Павликовой школы, порывисто схватив его за руку.

— Вы, наверное, меня не помните, Петр Николаевич? — прозвенел ее высокий и чистый голосок. — А я так хорошо вспоминаю нашу школу! Жаль, что мне пришлось доучиваться в другом месте!..

Этот детский порыв был трогателен и естествен, он искренне и легко вписывался в общую атмосферу праздника, и директор школы так и воспринял его, ласково кивнув своей бывшей ученице:

— Почему же не помню, Оля Котова? Слава богу, память на лица у меня хорошая. Как ты живешь, как твои дела? Конечно, отличница?…

Она гордо кивнула:

— Золотая медаль, — и обернулась куда-то в сторону. — Папа, папа! Иди скорее, я тебя познакомлю!

Строгая фигура в полковничьей форме недостаточно быстро отступила назад, за спины родителей, и Петр Николаевич успел бросить в нужном направлении свой дальнозоркий взгляд.

— А я, кажется, знаком с твоим отцом, — обрадовано бросил он девочке. — Он ведь у тебя в военкомате работает, верно?

— В военкомате? Почему в военкомате? — удивилась Оля. — Он никогда там не работал, у него совсем другая специфика. Наверное, вы его с кем-то спутали.

Она щебетала еще о чем-то, совершенно не придав значения забавной директорской ошибке, а Петр Николаевич уже почти не слушал девушку, озадаченно глядя в ту сторону, где растворился в светлой летней ночи знакомый силуэт.

— Очень странно, — пробормотал он, когда Оля уже отошла от него, клятвенно пообещав навестить как-нибудь родную школу. — Очень, очень странно. Голову даю на отсечение… ну да, это же был он! Мне еще тогда почему-то не понравились эти тесты, которые он по поручению военкомата проводил среди старшеклассников…

Память на лица у старого директора школы действительно была не просто хорошая (тут уж он поскромничал), а превосходная, даже редкостная. А вот слух и наблюдательность явно уже сдавали, обличая его немалый возраст. Иначе Петр Николаевич непременно заметил бы, как застыл неподалеку от них, превратившись в неподвижное изваяние, Павлик Сорокин, каким горящим от гнева и напряжения взором следил он за вполне невинной сценой встречи директора и школьницы, и как грязно, совсем не похоже на себя, выругался, услышав их диалог и заметив смешавшегося с толпой Олиного отца…