Обещание сердца

– А что мне еще остается? – Суровая маска на лице отца дрогнула, выдавая скрывающееся за ней беспокойство.

Хелен прочистила горло, напоминая о своем присутствии.

– Мистер Мартин, можно мне поговорить с Джени наедине? – робким, дрожащим голосом спросила подруга; она явно не привыкла кому-либо возражать.

Отец одарил меня напряженным, почти умоляющим взглядом и покинул комнату. Дождавшись, когда дверь со щелчком закроется, Хелен взглянула на меня сквозь стекла очков в роговой оправе и печально улыбнулась.

– Джени.

– Ты с ним согласна, – заключила я. – И поэтому пришла сюда. Он привел тебя, чтобы меня убедить?

– Да.

– Почему?

Она подалась вперед, склонившись над шатким пластиковым столом.

– Потому что я тоже о тебе беспокоюсь. Ты все ближе и ближе подбиралась к этой истории, а теперь сама стала ее частью.

Я поерзала на стуле. Звякнули наручники, словно подчеркивая ее слова. Хелен не отличалась красноречием, и во время учебы в школе дети часто называли ее олененком – за молчаливость и большие печальные глаза. Но если подруга все же заводила разговор на какую-то серьезную тему, то каждое ее слово казалось сродни удару под дых.

– И что ты предлагаешь? – поинтересовалась я. – Бежать во Францию? Что мне там делать?

– Те же репортажи, – подсказала Хелен. – Только с безопасного расстояния.

Я фыркнула.

– Не хочу я держаться на безопасном расстоянии. Уже достало, что никто не воспринимает меня всерьез. Я хочу освещать громкие истории.

– Ну, вряд ли Париж уснул, – напомнила мне Хелен. – Там тоже не все спокойно. К тому же что тебя здесь держит? Ты постоянно торчишь в комнате для проявки пленки на факультете журналистики. Даже со мной перестала общаться… О том, что Бобби тебя бросил, я узнала от Карен. И он, кстати, тоже жаловался, что ты слишком увлекаешься работой.

Я закатила глаза.

– Бобби скучный и в постели не блещет. Можешь так ему и передать, дословно. К тому же, – добавила я, – что плохого в усердной работе? Мне, чтобы чего-то добиться на этом поприще, приходится вкалывать вдвое больше, чем мужчинам.

– Может, и так, но кем ты будешь работать в тюремной камере?

– Отец блефует. Он ни за что не позволит мне сесть за решетку.

– Согласна. Но перестрелки по-настоящему опасны, Джени.

Я провела ногтем большого пальца по трещине на столе, стараясь не думать о том, как сильно напугалась прошлым вечером.

– Но ведь это похоже на бегство, – выдохнула я.

– Историй тебе хватит и там.

– Ага, незначительных, – пробурчала я.

– Кто знает, – усмехнулась Хелен. – Порой наибольшее влияние оказывают именно мелкие истории. – Она потянулась через стол и взяла меня за руку. – Отыщи для себя такую историю, Джени. Одну из тех, что ничего не значат на первый взгляд, но если копнуть глубже… – она с улыбкой пожала плечами, – то на поверхность выйдет нечто невероятное.

Я поджала губы, но крепко стиснула ладонь подруги.

– Секретное оружие отца: Хелен Страмфилд.

– Твой папа не дурак, – улыбнулась Хелен. – И любит тебя.

Слезы защипали глаза, но я поспешила их сморгнуть. Я никогда не считала себя плаксой. К тому же взгляд всегда должен был оставаться острым и сосредоточенным. Иначе как обнаружить подходящие кадры для фотографий к лучшим статьям?

И важные истории.

Глава 2 Джени

Париж, Франция

15 мая 1970 года

Отец даже не представлял, насколько сильно повлияла на Францию война во Вьетнаме, и явно верил, что страна уже восстановилась от последствий. Он считал, что Франция прекратила воевать в далеком пятьдесят четвертом, напрочь позабыв, что весной шестьдесят восьмого года вспыхнувшие беспорядки, забастовки и акции протеста привели к застою и затронули тот самый университет, в который он меня отправлял.

Я пыталась объяснить все это отцу во время поспешной регистрации, однако он не воспринял мои слова всерьез. Или просто решил не обращать внимания. Он задумал во что бы то ни стало выслать меня из Штатов, и плевать на политический переворот в Париже. Главное, что там никого не убивали. Остальное не имело значения.

Попрощавшись и сев в самолет, я задумалась, чем заняться в Париже. Если отец полагал, что я стану держаться в стороне от войны, он жестоко ошибался. Давно минули те дни, когда я брала интервью у несносных спортсменов, уклоняясь от их цепких рук или пропуская мимо ушей грубые комментарии.

Тем не менее, когда самолет набрал высоту, все дальше и дальше унося меня от событий, связанных с войной во Вьетнаме, я почувствовала себя настоящей трусихой. И поклялась, что больше никогда не стану сбегать от громких историй. Впрочем, во Франции наверняка найдется что-нибудь достойное моего пера. Нужно только отыскать.