Обещание страсти

— И все-таки ты одержимый, — сказал Люк, не скрывая, что ему нравится решительность друга и то, как он действует. Алехандро избивали, грабили, пинали, смеялись над ним, игнорировали. Но сломить не удавалось никому. Он был верен своей мечте. Как и Люк.

— Ты считаешь себя умнее? Ты хочешь добиться отмены тюрем? Hombre (Приятель (исп.)), это утопия. — Он закатил глаза и пожал плечами, выражая этим свое сочувствие.

Кизия слушала их с удивлением. С ней Алехандро говорил на прекрасном английском языке, с Люком — на каком-то уличном жаргоне. Манерном, древнем, шуточном, тюремном — она не могла сказать точно.

— Хорошо, красавчик, посмотрим. Через тридцать лет ни в этом штате, ни в каком другом не будет ни одной действующей тюрьмы.

В ответе она уловила «loco» и «cabeza» («Псих» и «голова» (исп.).), после чего Люк сделал довольно выразительный жест пальцем правой руки.

— Пожалуйста, Люк, с нами женщина. — Сказано это было проформы ради, ибо Алехандро принял ее как свою. Он шутил с ней почти как с Люком.

— А вы, Кизия? Что вы делаете? — спросил он, глядя на нее широко раскрытыми глазами.

— Пишу.

— И довольно хорошо, — добавил Люк. Кизия шутливо толкнула его.

— Подожди до публикации, а потом оценивай. В любом случае ты преувеличиваешь.

Все трое рассмеялись, каждый по-своему. Алехандро был доволен другом. Он сразу понял, что это не мимолетное увлечение, не знакомство на одну ночь. Впервые он видел Люка с женщиной. Женщины были у него тогда, когда он хотел их. Но эта — нечто особенное. Она отличалась от других. Они принадлежали к разным мирам. Интеллигентна, умна, у нее свой стиль. Высший класс! Интересно, где Люк сподобился подцепить ее?

— Хочешь пообедать с нами? — Люк закурил сигару и предложил одну другу. Алехандро охотно взял и, прикурив, удивился:

— Кубинская?

Люк кивнул. Кизия улыбнулась.

Алехандро присвистнул — леди хорошо снабжается. Люк на мгновение почувствовал гордость. У него есть женщина, а у нее — то, чего нет у других: кубинские сигары, например.

— Ну, так как насчет обеда, Великий Эл?

— Лукас, не могу. Мне бы очень хотелось, но… — Он показал на кучу бумаг на столе. — А в семь часов мы собираем родителей некоторых наших пациентов.

— Групповая терапия? Алехандро кивнул.

— Помощь родителям. Иногда полезна.

Неожиданно Кизия подумала, что Алехандро гасит пожар водой из наперстка… Что ж, и это заслуживает уважения.

— Обед, возможно, в другой раз. Как долго ты пробудешь здесь?

— До завтрашнего вечера. Но я вернусь. Алехандро рассмеялся, похлопал друга по спине.

— Знаю. И рад за тебя. — Он тепло посмотрел на Кизию, улыбнулся обоим. Почти благословение. Всем троим очень не хотелось расставаться.

— Ты был прав.

— В чем?

— Относительно Алехандро.

— Да, я знаю.

До самого метро Лукас думал о чем-то своем.

— Когда-нибудь этот чертов упрямец загнется здесь со своим «примирением». Мне хочется вытащить его отсюда куда угодно.

— Он не сможет.

— Да? — удивился Лукас. Его беспокоила судьба друга.

— Это своего рода война, Люк. Ты ведешь свою, он — свою. Ни тебя, ни его не волнует, что вы можете оказаться жертвами. Важен конечный результат. Для вас обоих. Он мало чем отличается от тебя. Делает то, что должен.

Лукас кивнул. Он все еще был рассержен, хотя знал, что она права. И очень проницательна. Иногда это удивляло. Потому что она, не копаясь в своей жизни, как никто могла добраться до сути, когда дело касалось других.

— Хотя в одном ты не права.

— В чем?

— Он не такой, как я.

— Почему?

— Он благороден до мозга костей.

— А ты нет? — Легкая усмешка появилась в ее глазах.

— Тебе лучше поверить, малыш. Ты не пережила того, что пережил я за шесть лет в калифорнийской тюрьме. Тебя превращают в проститутку, ты можешь отдать концы на следующий же день, если не найдешь выхода. — Кизия молчала, пока они не подошли к метро.

— Значит, он никогда не сидел в тюрьме? — Она допускала, что Алехандро мог быть там вместе с Люком.

— Алехандро? — Из груди Люка вырвался глухой смех. — Нет, хотя все его братья сидели. Он навестил одного из них в Фольсоме. Мы познакомились. А когда меня перевели в другую тюрьму, он получил разрешение навещать меня. С тех пор мы стали братьями. Но Алехандро никогда не шел той же тропой. В отличие от своей семьи он избрал другой путь.

— Господи, он такой скромный.

— Потому и красив. У этого пижона сердце из чистого золота.

Шум поезда прервал разговор. До своей остановки они ехали молча. На Семьдесят второй улице Кизия потянула Люка за рукав:

— Выходим.

Он кивнул, усмехнулся и поднялся на ноги. Она видела, что он снова вернулся к ней. Мысли об Алехандро ушли. Лукас переключился.

— Малыш, я люблю тебя. — Он держал Кизию в объятиях, их губы встретились, соединились в долгом поцелуе. Поезд ушел. Неожиданно он взглянул на нее, явно чем-то озабоченный. — Становится жарко?

— Что? — Она не понимала, что он имеет в виду.

— Ну, я знаю, тебе не хочется зарываться в бумаги. Вчера ночью я нагородил немало чепухи и понимаю, как ты себя чувствовала. Но быть собой — одно, а писать для первой полосы — совсем другое.