Обещания богов

Симон улыбнулся и поднес к губам бокал шампанского. Он устроился, как паша, в глубоком кожаном кресле. Ему нравилась Магда. Родом из Польши, не больше тридцати; поговаривали, что она одна из богатейших женщин Берлина. Выйдя замуж за престарелого польского князя, перебравшегося в Германию, она в двадцать пять лет овдовела и оказалась наследницей огромного состояния.

Она была самой красивой, с личиком невинного ангела под светлыми, чутко подвижными бровками и губами настолько чувственными, что приходилось опускать глаза. Волосы, уложенные мелкими завитушками на висках, были не светлыми, а белыми. Ее красота поражала. Желая поиграть на контрастах, она любила носить маленькие черные очки, которые на ее призрачном личике походили на монеты в два пфеннига, какие кладут на глаза покойника.

Симон мечтал бы завести с ней интрижку. Увы, она никогда не обращалась к нему за консультацией. Никаких тревог или плохих снов на горизонте. Напротив, она явно пребывала в великолепной форме – по слухам, она была заядлой спортсменкой и ее чуть не взяли в национальную сборную по плаванию.

– Оставь ты этих истеричек, – неожиданно произнес укоризненный голос. – Они сейчас изнасилуют тебя, не сходя с места.

Симон поднял глаза: Соня Лов, президент клуба, взяла его за руку, чтобы отвести в более спокойный уголок. Он не заставил себя просить. Эти муслиновые платья, шелковые креповые юбки и кружевные блузки в конце концов просто вогнали его в транс. Здесь можно было забыть о призывах Геринга к самоограничению – «Пушки вместо масла!» – и о талонах на питание Блоха.

Симон и Соня расположились в алькове, в распростертых объятиях бархатных кресел.

– Давненько мы не виделись.

– Все работа. У психиатров отпуска не бывает. А вот праздность, напротив, способствует неврозам.

– Что ты здесь делаешь? Ищешь новую любовницу?

– Нет. Мне вас не хватало, вот и все. А где Сюзанна?

– Вероятно, по-прежнему на Зюльте.

– А Лени?

– Тоже где-то на отдыхе. Ты, случайно, не маешься ностальгией?

Здесь все в курсе, что у Симона был роман с этими двумя женщинами. Он выглядел как тип, который роется в своем прошлом, надеясь отыскать что-то новенькое.

Соня скользнула рукой под его ладонь и положила голову ему на плечо.

– Знаешь, в нашей коллекции прибыло! Гертруда, вон та, должна тебе понравиться…

Она указала на молодую женщину в платье в морском стиле с белой каймой на воротнике и маленьким вышитым якорем между грудей. Каре черных, коротко стриженных волос обрамляло тонкое, как у Греты Гарбо, лицо с маленьким, но твердым, словно швартовочный трос, ротиком.

– Действительно хороша.

– А есть еще Элизабет…

Та была высокой, со скульптурными формами – широкие плечи и плотные округлости. С непокрытой головой и волосами, будто осыпанными золотыми блестками, она походила на бронзовую с позолотой статую Афины, которую он видел в Париже.

Симон не мог отдать должное им всем; к тому же он не для того сюда пришел. Он мягко высвободился из объятий Сони и напрямую спросил:

– От Маргарет у тебя тоже нет известий?

Вопрос был рискованный, но ему важно было увидеть ее реакцию. Патронесса клуба не дрогнула.

– Честное слово, похоже, ты и впрямь зациклился на своих бывших. Или что? Мы для тебя недостаточно хороши?

– Ты права, – натужно засмеялся он. – Меня стала мучить ностальгия.

– Я уже довольно давно не получала от нее известий, – удостоила его ответом Соня. – Наверно, тоже уехала отдыхать…

Симон несколько секунд вглядывался в чуть суровое лицо Сони – шляпу она носила сдвинутой на правый глаз, что еще больше подчеркивало ее властность. Она явно ничего не знала.

Он не очень представлял, как поддержать разговор, но одна из дам выручила его, поставив на граммофон пластинку, старый добрый свинг, категорически запрещенный нацистским режимом.

Симон мгновенно вскочил на ноги. Он прекрасно разбирался и в моде, и в анекдотах, но где он был действительно силен, так это в танцах. Прежде всего он оставался Eintänzer, наемным танцором. Вальс, танго, чарльстон, фокстрот, но также бальбоа, буги-вуги, линди-хоп… Как раз «Tar Paper Stomp»[56] сейчас и зазвучала; он схватил за руку Соню и увлек ее в размашистый, гибкий линди-хоп.

Ритм был как раз такой, чтобы бедра мадам мелькали с самой неприкрытой дерзостью. Соня заходилась в хохоте, в то время как другие Дамы окружили их, хлопая в ладоши. Тут было чем наслаждаться: прекрасная женщина, повинующаяся движениям его рук, ритм, уносящий подобно мягко волнующемуся морю, музыка, запрещенная рейхом и звучащая в глубине бара «Адлон» как провокация. Господи, какой же кайф оказаться по правильную сторону баррикад!

Он чередовал отдельные па с текучей плавностью рептилии. Маленький рост давал ему преимущество, потому что он с легкостью мог опрокинуть партнершу себе на спину – ну вы понимаете. И наконец он закончил свой номер дьявольским кульбитом, позволившим нескольким везучим лакеям разглядеть трусики супруги одного из самых зловещих генералов вермахта.