Когда музыка закончилась, Симон сказал себе, что выиграл партию. Он ничего не узнал, но, по крайней мере, Соня не заподозрит, что он ведет расследование.
За аплодисментами последовал смех, в бокалах засверкало шампанское. С улыбкой на губах Симон подошел к своей партнерше, как бы смакуя победу.
Соня Лов покровительственно улыбнулась ему:
– А ты ведь от меня что-то скрываешь.
21
Оказавшись на Вильгельмштрассе (он снова решил пройтись пешком), Симон испытал момент просветления: вести в одиночку такое расследование невозможно. Он по-прежнему не имел представления, как и когда была убита Маргарет. Он не знал, есть ли подозреваемый и имеется ли вообще хоть какой-нибудь след. И у него не было ни единого шанса самому докопаться до фактов.
Если он хотел продвинуться, оставалась единственная возможность: снова связаться с
Тут он сообразил, что находится всего в нескольких кварталах от дома 8 по Принц-Альбрехтштрассе – а вдруг вот он, удобный случай нанести визит господам из гестапо?
Он благоразумно продолжил прогулку и испытал радостное облегчение, оказавшись на Потсдамской площади. Его квартал. Его дом. Его периметр безопасности. Оставалось только перейти через площадь. И тут его во второй раз осенило.
Потрясение было столь сильным, что у него перехватило дыхание и пришлось присесть на скамейку рядом с киоском.
Сюзанна и Лени тоже мертвы. Все три убийства скрыли сознательно – куда уж проще, всего лишь намекнуть, что три богачки уехали отдохнуть на остров Зюльт?
Симон обхватил голову руками, уронив шляпу. Когда он ее подобрал, истина расколола его как стекло.
Всем этим женщинам снился Мраморный человек. И они были убиты.
Симон решил снять последние предохранительные гайки с собственного рассудка и сформулировал следующее: убийца и есть тот самый Мраморный человек, явившийся из мира снов, чтобы совершать свои преступления.
В таком случае никто, кроме него, Симона, «онейролога», специалиста по сновидениям, конфидента этих дам, не сможет определить, кто убийца.
22
Франц Бивен не мог поверить в такое невезение.
– Кто обнаружил тело?
Унтершарфюрер Гюнтер Хёлм, которого все звали Динамо, подошел, сжимая в своих ладонях-экскаваторах крошечный блокнот:
– Гуляющая парочка. Они заблудились в окрестностях замка Бельвю около трех часов дня. Есть же люди, которые так и ищут приключений на свою задницу.
Тонкий намек на репутацию Тиргартена: с наступлением ночи «одноразовые партнеры» устраивали там групповухи в густых зарослях.
Бивен бросил на Хёлма самый презрительный и властный взгляд, на какой только был способен. Напрасный труд. Динамо (никто не знал, откуда взялось это прозвище) был как разболтанная деталь, гвоздь в сапоге, пятно яичного желтка на прекрасной черной форме. Но Бивен с самого начала таскал его за собой. И в штурмовые отряды, и в берлинскую полицию, и, наконец, в гестапо. Тот был его коллегой, другом, козлом отпущения, талисманом.
– Проводи меня.
Они находились на северо-западе Тиргартена, недалеко от Шпрее. Бивен терпеть не мог этот парк. Его мрачный лес, глухие закоулки, дикие животные слишком напоминали родной Цоссен.
Он все сделал, чтобы сбежать от этой дерьмовой природы, а тут она опять липла к подошвам в самом центре столицы. Он по-прежнему надеялся, что Гитлер в своем навязчивом стремлении все перекроить заменит эти зеленые пространства на казармы и блокгаузы.
Бивен шел, склонив голову и глядя, как сапоги зарываются в хрусткую листву. Он думал об огне, который можно развести с охапками такого валежника. О вечернем запахе на ферме. О матери, которую убила земля, и об отце, которого война превратила в безумца.
Третье убийство.
Они дошли до оцепленной эсэсовцами лужайки, совсем рядом со Шпрее. От реки доносился тяжелый плеск воды. На одном краю поляны спиной к ним в позе покаяния лежал труп, уткнувшись лицом в основание огромного дуба.
Как и предыдущих, женщину не раздели: на ней оставалось летнее платье, легкий пиджак. Изорванная одежда застыла в свернувшейся крови. Убийца не поленился задрать заскорузлые от гемоглобина лохмотья, чтобы обнажить белые ягодицы в непристойной и унизительной позе.
И конечно, никакой обуви.