Обещания и Гранаты (ЛП)

— Я не могу злиться на тебя, когда ты так на меня смотришь, — говорит она, обводя мой большой палец, и яростный румянец ползет вверх по ее шее. — Это несправедливо.

— Когда я так смотрю на тебя? — Я размышляю, рука на ее бедре путешествует, пока не достигает мягкого шелковистого тепла, мои костяшки пальцев скользят по ее клитору. Без трусиков, даже в гребаном Бостоне.

Дрожащий вздох вырывается у нее, заставляя ее ресницы затрепетать, когда я погружаю один палец во влагу, собирающуюся на ее плоти, поднимая его, чтобы нарисовать круги на пучке нервов. Она сжимает мой бицепс, царапая меня до боли, и громко сглатывает.

— Как будто ты извиняешься.

Предложение звучит как обвинение, нечто такое, что бросают другому во время жаркого спора в качестве доказательства проступков. Но это похоже на что-то худшее.

Что-то, о чем она знает, а я нет.

В следующую секунду наш водитель рывком открывает заднюю дверь с моей стороны автомобиля, и я бросаюсь вперед, убеждаясь, что она полностью закрыта, ругаясь себе под нос, когда слышу потрясенный вздох толпы.

Моя голова начинает пульсировать еще до того, как я слышу ее голос, яростный гнев так резко разливается по моим венам, что я отрываюсь от Елены, боясь, что это может отразиться на ней.

— Dio mio! (п.п.: восклицание от итал «Боже!») Вернулся меньше чем на несколько часов, а уже публично развращаешь ее. Отличный способ доказать свою невиновность, Кэллум.

Елена напрягается, услышав, как ее мать называет меня полным именем, одергивает подол платья и распахивает дверь. Отстегнувшись от сиденья, она вылезает из машины, огибает заднюю часть, и ее встречают радостные возгласы, крики и вопли, доносящиеся, кажется, со всей Луисбург-сквер.

Воспользуясь моментом, чтобы собраться с мыслями, я вытираю руками лицо, пытаясь выровнять свое дыхание. Когда поворачиваю голову, Елена поглощена толпой, исчезающей из моего поля зрения в течение нескольких секунд.

Но Кармен стоит в дверях, наблюдая за мной.

ГЛАВА 30

Елена

— DIO MIO, ты, должно быть, набрала десять фунтов с тех пор, как уехала.

Комментарий мамы прорезает воздух нашей гостиной, отражаясь от белых стен и подходящей мебели, встраиваясь в мой череп, где ее критика обычно находит свое пристанище.

Теперь, когда соседи и друзья детства отфильтровались на остаток вечера, проведя каждую секунду с момента моего приезда, рассказывая о том, как они были счастливы видеть меня живой и изводили про меня жизнь в плену, несмотря на мое неоднократное и яростное нежелание использовать этот термин.

По большей части, когда сияние моего возвращения угасло и они закончили расспрашивать об острове, все исчезли, так же интересуясь моей жизнью в той же степени, как и до того, как я покинула Бостон.

Не обязательно было приятно видеть, как людям, которых я знала много лет, явно наскучила правда о моем исчезновении, но, по крайней мере, Кэл выглядит менее склонным совершать массовые убийства теперь, когда в доме тихо.

Или было тихо.

Мама врывается в комнату, длинный красный шелковый халат волочится за ней по полу, в одной руке бокал белого вина. Она стоит у камина из белого камня, держась на расстоянии, пока мы ждем прихода папы с Арианой и Стеллой, которые, по-видимому, были заняты чем-то другим.

— Ты могла бы, по крайней мере, попытаться одеться как Риччи, — замечает она, скривив губы, когда осматривает мой наряд. — Вместо дешевого аромата Кэллума.

Я не отвечаю, зная, что в конце концов она устанет от оскорблений. В ее игре всегда на первом месте была критика, на втором — любезности, и всегда оставалось только переждать.

Медленно потягивая вино, мама пристально смотрит на нас с Кэлом, и жар ее взгляда почти заставляет меня встать на ноги и пересесть на другой стул.

Мои пальцы подергиваются на коленях, нервы разъедают любой источник комфорта, создаваемый близостью моего мужа. Любезности были бы кстати в любое время.

Но Кэла, похоже, это совершенно не трогает, он откидывается назад и кладет руку на спинку дивана. Его пальцы играют с кончиками моих волос, стимулируя мои нервные окончания, тело возбуждено и готово к большему.

Всегда готово к большему, когда дело касается этого человека.

Бабашка, пошатываясь, входит в комнату через несколько минут после того, как мы устраиваемся, одетая в брючный костюм королевского синего цвета и ворчащая по поводу того, что ее обманули во время игры в бридж. Она замечает меня, ее морщинистое лицо расплывается в улыбке, она подходит, наклоняясь, чтобы заключить мою верхнюю половину тела в медвежьи объятия.

— Nipotina! — говорит она теплее, чем когда-либо. Легкий намек на выпивку, который я чувствую, смешанный с несвежими духами, говорит мне, почему. — Судя по тому, как твоя мать дулась здесь последние пару месяцев, я начала думать, что ты умерла, а я пропустила похороны.

Я сдерживаю смех, но он звучит неестественно.

— Нет, только вышла замуж.