Обещания и надежды (О фантастике вообще и в частности)

Справедливости ради стоит добавить, что тут будет большая заслуга научной фантастики. Именно она, моделируя ситуации, которые вполне могут осуществить­ся («что будет, если...), готовит нас к необычайному. И, воспроизводя в произведении необычайное, фантастика призывает человека быть человеком, человеком разумным, добрым, знающим.

В рассказе Е. Дрозда только первая его половина напоминает веселый анекдот, рассказ же Б. Зеленского «Адепты адаптации» весь выдержан в юмористи­ческом духе. Его цель — показать, что человек всегда останется умнее самого совершенного робота.

«Непрочитанная тетрадь» Н. Новаш в данной подборке наиболее психологична. Главный герой ее чем-то напоминает персонажей произведений Д. Гранина. Перед нами старый ученый, которого мучают воспоминания. Они беспокоят, замутняют чистую картину сегодняшнего дня... Излагается вроде бы реальная ситуация, но в ней есть настораживающая тайна. Воспоминания героя идут по спирали, мед­ленно подводя нас к развязке. Предсказать концовку абсолютно невозможно. Н. Новаш активно использует знания профессионального медика, стремящегося через литературу проторить пути к новым гипотезам. А цель поисков — благород­ная цель врача: «Как же все-таки помочь человеку?»

Рассказ строится таким образом, что читатель приучается считаться с не-' ожиданным, потому что загадки постоянны. Разгадка природы шизофрении — это победа разума, добытая великими мучениями. В целом рассказ построен на серьезнейшем жизненном материале.

Рассказ В. Цветкова «Второе. лето» при его небольшом объеме содержит информацию, которой хватило бы для повести,— настолько глубока и серьезна поставленная проблема. Трагичность и загадочность финала жизни Хемингуэя, великого жизнелюбца, вдруг решившего умереть... Слабость это или мужество? Настала для писателя трудная минута выбора: жить и писать, зная, что пишешь ниже своих возможностей, хуже своих известных вещей, пойти на содержание К своей собственной славе — или?.. Для Хемингуэя, такого, каким мы его знаем, новый путь означал бы поражение. А он хотел быть победителем. Везде и во всем.

Воскрешенный и перенесенный в XXX век писатель, однажды уже решивший для себя эту проблему, не мог решить ее иначе и в этом будущем, ибо для него главным оставалось не то, в каком времени жить, а реализация себя как художника. И «второе лето» закономерно становится повторением «первого», лета 1961 года.