Обещанная колдуну (СИ)

Чуть отстранившись, он заглянул мне в лицо. Темнота его глаз удивительным образом успокаивала. Он будто снова хотел спросить: «Ты на самом деле этого желаешь?»

— Да, — прошептала я.

Тёрн погладил мою щеку тыльной стороной ладони.

— Тогда доверься…

И я, обрадованная, что мне ничего не нужно больше изображать, почти успокоенная, готовая ко всему, спросила будто на приеме у лекаря:

— Рубашку снимать?

Его темные брови чуть сошлись на переносице. Ручаюсь, он в этот момент мысленно вздохнул: «Ну какой ребенок…» И я совсем смутилась, ощутила, как кровь приливает к щекам, и спрятала горящее лицо в ладонях.

Кресло скрипнуло и принялось медленно и плавно раскачиваться. Огонь в камине взметнулся и вдруг распался на крошечные огоньки-светлячки, которое поднялись в воздух и зависли под потолком. Как созвездия. Как горящие фитильки свечей.

Не помню, как получилось, что я сижу на его коленях, прижавшись спиной к его груди и устроив запрокинутую голову на его плече. Я смотрю в звездное небо над головой и оттого, что кресло качается, кажется, взлетаю навстречу.

Тёрн положил руку на мой живот, и сорочка исчезла, расползлась, будто обратилась в туман. Теперь я была полностью обнажена. И тут же почувствовала голыми лопатками, локтями, бедрами, что кожа касается кожи. Горячей, даже жаркой. Только амулет холодил спину. Дыхание перехватило.

— Дыши, — прошептал он в мой затылок. — Дыши, Аги… Дыши, девочка… Не бойся.

Он коснулся губами уха, отчего сделалось и щекотно, и сладко.

Ладони на моем животе. Ласкают, гладят. Выше, ниже. Не касаясь пока. И я выгибаюсь навстречу. Коснись. Ладно. Уже можно. Давай. Ах… Это правильно, что так тягуче ноет все внутри? Почему так влажно и остро? Такая маленькая точка на теле, а столько из-за нее огня.

Я застонала. И сама испугалась. К чему этот жалобный стон, ведь мне не больно? Мне наоборот…

— О, Тёрн… Тёрн…

Это мои губы шепчут?

— Не останавливайся… не… оста…нав…ливайся…

Но хотя его руки нежны и совершают сейчас какое-то небывалое волшебство с моим телом, мне кажется, что этого мало. Я все равно ощущаю пустоту, которую нужно заполнить. Я хочу об этом сказать, но только кусаю губы, чтобы не стонать слишком громко.

Но Тёрн останавливается. Убирает ладонь. О нет… Как же… Но Тёрн подхватывает меня на руки, переворачивая лицом к себе. Я сижу на его бедрах, вцепившись в плечи. Его глаза темны, но рассеянны, заполнены дымкой, губы приоткрыты. Где же твоя невозмутимость, мой любимый магистр?

Моя кожа горит, по телу струится сила, стремящаяся к одной только точке. Я согласна умолять, иначе я сейчас, наверное, просто умру… И губы приоткрываются, уже готовясь произнести: «Прошу… прошу…» Но он догадывается прежде…

Кресло раскачивается. Горят созвездия над головой. Я заполнена вся без остатка, и все равно мне мало. Мы оба вспотели, влажная кожа блестит в отсветах огоньков. Его губы на моей груди. И я снова запускаю пальцы в его волосы. Где тот цыпленок, что боится собственной тени? Я женщина. Страстная и пылкая.

Неистовый, неудержимый полет сквозь звездное небо. Мы тяжело дышим. Наши губы все чаще ищут друг друга, будто стремясь напиться, добавить сил. Ни за что не остановиться… Ни за что…

— Моя… драгоценная… девочка…

Я ничего не могу сказать в ответ. Ни словечка. Я хватаю его руку и прижимаю к своим губам его пальцы. Иначе просто начну кричать. А он ищет и прижимает ко рту мою ладонь.

И вселенная взрывается. И, кажется, я все-таки кричу. Я падаю ему на грудь, сотрясаемая крупной дрожью. И плачу… Это выплеснулись переполняющие меня чувства. И мы еще какое-то время пытаемся догнать наш полет, но постепенно утихаем друг у друга в объятиях. Все тише… Все медленнее… Пока не замираем…

*** 54 ***

Меня больше не смущала наша нагота. Умиротворенная, расслабленная, я нежилась в объятиях Тёрна. Он снова разжег огонь, гладил мою остывающую кожу, заслоняя от подступающей прохлады. Больше никаких тайн. Разве что…

— Как же все-таки зовут моего мужа? — прошептала я.

Тёрн по какой-то причине скрывает свое настоящее имя, и даже на книгах вместо имени причудливый вензель, напоминающий колючую веточку. Такой же вышит на воротнике его ректорского плаща. Но ведь я имею право знать… теперь… И тут же испугалась: зачем спросила, глупая? Вдруг он не может ответить? Не хочу, чтобы малейшая тень легла между нами.

— Я расскажу тебе историю, — улыбнулся он.

— Страшную?

Тёрн рассмеялся.

— Нет, не очень. Это история про одного нахального мага…

— Знаю одного такого, ага.

— Которого прежде, очень давно, называли за глаза выскочкой. А в глаза самородком. Этот нахальный и чересчур самонадеянный маг как-то перешел дорогу другому магу. Тот был стар, желчен, злопамятен и очень, увы, силен. Все начиналось как шутка. Молодой маг не хотел ранить достоинство своего коллеги, но…

— Ох, Тёрн, с трудом представляю, чтобы ты над кем-то насмехался! Неужели такое возможно!

— Все возможно, когда тебе двадцать лет, а магия послушна любому твоему приказу. Кажется, что мир у твоих ног, и нечего терять, и продолжаться так будет вечность…