Обещанная медведю

Сил не стало. Я просто прошла в кресло возле окна и уставилась на город. Вечерело. А с высоты этажа Москва оказалась очень красивой. И в душе снова зашевелилась тоска. Я любила смотреть на город с высоты своей комнаты в детстве. У нас была квартира на самом верху здания – отец не любил жить близко к земле. А я помнила этот постоянный гул, доносившийся снизу – будто кровоток бежал по венам большого города. Я любила его не меньше, чем тишину леса. Потому что звук и тишину можно заметить, только когда они рядом, рождаются один из другого… И не могут один без другого.

Мне не нужна свобода от Медведя. Я бы и дальше продолжала ему объяснять, что мне нужно просто больше пространства, но в любой ситуации я выберу его.

Подумав немного, я написала Дарьяру сообщение:

«Позвони, пожалуйста, быстрее. Я очень хочу к тебе».

* * *

Из всего пути в поселок я помнил только Ромкин звонок. Влетев в поселок, не сбавляя скорости мчался к дому отца. Чем ближе становилась цель, тем больше округа затягивалась дымом. Через плотную завесу я видел всполохи мигающих красных огней, слышал гул голосов…

Машину пришлось бросить на дороге. Я бросился к дому отца, пробираясь через машины и жителей поселка, собравшихся на пожар. Огня не было видно – сплошной дымный туман.

– Дарьяр, – услышал голос Яна, когда мне удалось добраться до ворот, – Дар, не ходи! – Он оказался рядом, схватил меня за плечи. – Там еще горит!

Но меня вдруг накрыло такой бессильной яростью, что в башке потемнело. Я сбросил его хватку и бросился во двор. Огонь охватил весь дом, и он страшно переливался в сумерках углями. Со всех сторон его тушили пожарные, лилась вода и шипело раскаленное железо… А я замер и медленно осел на колени.

– Дар, – подошел Ян. – Я когда прибежал, уже полыхало все, и в дом было не зайти.

А у меня в ушах стоял треск и вой пламени. А еще – последние слова отца. Он будто знал… Знал, что я попал под чары ведьмы с особенным даром.

– Где Нинор? – глухо спросил я у Яна, впервые всмотревшись в него. Весь перепачкан сажей, вспотевший так, будто его поливали вместе с домом, и ладони перемотаны. – Ты что, обжегся?

– Нормально, – отмахнулся он. – Нинор не видел.

– Черт…

Жар от дома был едва выносим. Но я не мог пошевелиться. Казалось, внутри все выжигало вместе с домом. Слышал, что Ян звал меня, но я не реагировал.

– Дарьяр… – На плече сжались жесткие пальцы. – Пойдем. – Я повернул голову и посмотрел на Горького. Он кивнул, щурясь на пламя. – Есть кое-что для тебя…

Я поднялся на ноги и прошел за ним к воротам. Народу все еще было много, никто не желал расходиться. Оно и понятно – они не только в неведении, что случилось в правящим, но и не понимают, что дальше. Я ловил на себе тревожные взгляды, но отводил глаза – не до этого. Мы выбрались на дорожку перед домом, и Горький обернулся, награждая взглядом Яна, следующего за мной.

– Он свой, – мрачно постановил я.

Горький кивнул.

– У меня тут чистосердечное признание в убийстве, – указал взглядом на полицейскую машину с мигалками. Но, видя, что я надежно парализован новостью, сцепил зубы, вздохнул и сам направился к машине. Боковая дверь плавно отъехала, являя нам молодого оборотня в наручниках. – Я подумал, ты захочешь поговорить.

Парня вытащили из салона и поставили передо мной. Он показался знакомым. Пялился на меня хмурым взглядом, но рта открывать не собирался. И тогда Давиду подали планшет с бумагой поверх:

– Роман Дибров, двадцать два года, член общины… – И я сразу его вспомнил – сын той самой продавщицы. А Горький продолжал: – Утверждает, что Вирран Стужев принудил его девушку к сожительству…

– Он ее изнасиловал, – процедил Роман с ненавистью. – А меня избил, когда я попытался ее отбить.

– Почему ты не пошел в полицию? – потребовал Горький сурово.

Но парень только усмехнулся зло и кивнул на меня:

– Сильно вы ему помогли, когда Демида пристрелили? – Он выпрямился и посмотрел мне в глаза. – А я не буду прятаться и исподтишка наказывать, чтобы не попасться! Пусть все знают, какой Вирран был безнаказанной тварью!

– Много тебе чести сжечь заживо пьяного? – только и смог усмехнуться я.

– Я убил его, – спокойно отозвался парень. – Пристрелил как собаку, потом поджег.

А я понял, что мне не за что его ненавидеть или мстить.

– Можно мне с глазу на глаз? – глянул я на Давида. Тот кивнул, и они с Яном отошли к машине. – Дай мне правду – тебе помог кто? – глянул я сурово на Романа, но он только насупился. – Потому что если тебе помогли, я должен знать. Нашими слабостями могут пользоваться. Скажешь правду – я сделаю все, чтобы тебя оправдали.

– Как? – усмехнулся он презрительно. – Тебе дела не было до того, что творил твой отец. Те, кто верили ему, теперь либо мертвы, либо корчатся в лазарете! Почему ты это допустил? И как мне вообще тебе верить?

Он развернулся и зашагал к машине, а я проследил, как опер Горького выходит ему навстречу с переднего и ускает в салон. Давид курил неподалеку, о чем-то говорил с Яном. Когда я остался в одиночестве, он направился ко мне.