Обет без молчания

– В том числе. Но главное то, что со мной воспоминания о каждом проведенном с Либе дне. Я даты забыл, но их, те самые дни, помню. Когда я увидел ее впервые, было ясно, тепло, клены начали сбрасывать первые желто-оранжевые литья. В них я и упал, свалившись с дерева, на которое ты взобралась. И тут она, моя Либе. Стоит надо мной. Взволнованная… – Дед налил еще настойки, а ЩИ он съел почти сразу. – Когда она уезжала из Берлина, я бежал за поездом. Она, высунувшись из окна, махала мне и плакала. Ее слезы были такими огромными, что я видел, как они капали на перрон. Они оставляли следы на грязи…

– В форме сердца? – не смогла сдержать сарказма Бетти.

Клаус посмотрел на нее – но не с осуждением или возмущением, а будто с жалостью.

– И вы больше не виделись? – торопливо спросила Элизабет. Взгляд деда ее пристыдил… Что ли?

– Быть может, я тебе расскажу когда-нибудь, – ответил он. – Суп не понравился? – Дед указал глазами на полную тарелку.

– Я просто есть перехотела, – соврала Бетти. – И в сон клонит, а мне еще ехать…

– Оставайся, – предложил дед.

– Можно? – Она помнила, что Клаус никого, даже дочь родную, у себя не оставлял.

– Тебе – да.

– За что мне такие привилегии?

– Ты вся в меня. Такая же… Даже не знаю, как сказать… Чудаковатая? Нет, неправильно. Живая, скорее: чувствующая, реагирующая, порывистая. Никто из твоих родственников не полез бы на дерево, а ты взобралась, как обезьянка, – усмехнулся дед. – Ты сейчас с родителями живешь?

– Да. Пока у меня нет возможности снять квартиру. Я хожу на курсы актерского мастерства, и это прилично стоит.

– Хочешь стать актрисой? – Он взял ее тарелку, но суп не вылил, а доел. Дети войны бережно относились к еде. Наголодались в свое время.

– Пока не знаю. Пытаюсь найти себя. А играть на сцене мне нравится.

– И как тебе живется с предками?

– Все бы ничего, да квартира у нас маленькая. Я поздно возвращаюсь, всем мешаю…

– И парня не приведешь, да?

– Нет у меня парня.

– Появится когда-нибудь. Знаешь что, девочка? А переезжай-ка ты ко мне! Всем спокойнее будет: и тебе, и матери твоей… Да и мне. Старый я, мало ли что случится.

Предложение было заманчивым. Во-первых, дед жил в двухэтажном доме, и места в нем хоть отбавляй. Во-вторых, располагался он на улице, от которой до ее работы ехать двадцать пять минут на автобусе. В-третьих, с дедом ей хорошо. И, если они заживут под одной крышей, Бетти узнает историю любви Клауса и Либе, и тогда, быть может, поймет, какое оно, настоящее чувство…

– Я с удовольствием перееду к тебе, – сказала Элизабет.

– Вот и славно. А теперь пойдем, я покажу тебе твою комнату.

* * *

С Клаусом Бетти прожила недолгие, но счастливые четыре с половиной месяца. Дед был стопроцентно ее человеком! Да, он, как любой старик, бывал порою ворчливым, вредным, несговорчивым. Он ругался на соседей, собак, телевизор. Пересаливал и переваривал еду, но обижался, если ее не хвалили. Он курил папиросы, а Бетти плохо переносила дым, как и мерзкую вишневую настойку, что она пила с ним за компанию. Но все это мелочи! Их можно и не замечать. Суть в том, что с дедом ей было так хорошо, как ни с кем из родственников. С теми она как будто не была собой и постоянно испытывала вину за что-то. А дед понимал ее и принимал такой, какая есть. Он ругался с соседями, собаками и телевизором, но с внучкой – никогда. Не пытался навязать свое мнение, указать на ошибки. Бетти очень жалела, что так мало общалась с ним. Особенно когда Клаус умер.

Это произошло в первую субботу октября. Погода стояла теплая, ясная. Листья кленов горели огнем в свете утреннего солнца. Бетти зашла к деду в комнату, ту самую, девичью, чтобы проведать. В последние дни он плохо себя чувствовал. Ни на что не жаловался, но много лежал, хандрил, даже оставил в покое и соседей, и собак, и телевизор. Только слушал пластинки, дремал и перебирал старые фотографии и письма. Иногда ел, но без аппетита. Сам не готовил, довольствовался тем, что подаст внучка. А та только полуфабрикаты могла разогревать.

– Дед, ты как? – спросила Бетти, переступив через порог спальни. Она видела, что глаза старика открыты и устремлены в голубую бесконечность неба – он не признавал штор, любил, когда светло. Спать ему это не мешало.

– Готов я, девочка, – ответил тот и перевел взгляд на Бетти.

– К чему?

– К встрече с Создателем.

– Умирать собрался? Даже не думай! Рано тебе…

– В самый раз. Либе тоже скоро отойдет в мир иной.

– Откуда ты знаешь?

– Чувствую… И хочу ее встретить… Там, на небесах.

Он снова глянул в окно. В его карих, чуть выцветших глазах блеснули слезы, но Клаус сдержал их.

Бетти бросилась к нему и порывисто обняла. Как же она не хотела, чтобы он уходил! Но понимала, это свершится если не сегодня, то в ближайшие дни. Дед больше не цеплялся за жизнь. Она стала ему в тягость.

– Хорошая моя, – прошептал он и погладил по голове. – Знала бы ты, как я рад, что провел последние дни, недели и месяцы жизни с тобой! Ты мой солнечный лучик. Спасибо, девочка, за то, что ты такая… И терпела меня, старого брюзгу, все это время.