Обет Ленобии

Это случилось, когда она отряхивала юбку, ласково шепча ближайшему мерину. Глубоко вздохнув, она сказала:

— Мартин, я должна кое-что спросить.

— Что такое, дорогая? — рассеяно отозвался он, собирая щетки и льняные тряпки, которыми они протирали меринов.

— Ты рассказываешь мне о женщинах, как твоя мама, — цветных женщинах, ставших приобретенными и живущих, как жены белых. Но что насчет цветных мужчин и белых женщин? Что насчет мужчин-приобретений?

Его пристальный взгляд от конюшни нашел ее, и она, увидев, что он удивлен и позабавлен, поняла, что он собирается дразнить и смеяться над ней. Тогда он действительно смотрел ей в глаза, и его ответ был не дразнящим, а мрачным. Он медленно покачал головой из стороны в сторону. Его голос звучал устало, а широкие плечи резко опустились.

— Нет, дорогая. Нет никаких мужчин-приобретений. Единственный способ для цветного человека быть с белой женщиной, это оставить Новую Францию и быть признанным белым.

— Признанным белым? — Ленобия чувствовала смелость в своем дыхании. — Ты имеешь ввиду…будто ты белый?

— Да, но не я, дорогая, — Мартин протянул ей руку. Она была длинной, мускулистой и в свете, проникающем с палубы, выглядела больше бронзовой, чем коричневой. — Эта кожа слишком коричневая, чтобы быть признанной, и я не думаю, что я нечто большее или меньшее, чем есть. Нет, дорогая. Я счастлив в своей собственной шкуре.

Они все еще пристально смотрели друг на друга, и Ленобия взглядом пыталась показать все, чего начинала желать и хотеть.

— Я вижу бурю в твоих серых глазах. Ты хочешь, чтобы она была. Ты сильна. Но не достаточно, чтобы сдвинуть мир с пути разума на путь веры.

Ленобия не ответила, пока не вышла из стойла меринов. Она подошла к Мартину, одернула юбку и посмотрела ему в глаза:

— Даже в Новом Свете? — ее голос опустился до шепота.

— Дорогая, мы не говорим об этом, но я знаю, что ты одна из дочерей с приданным. Ты обещана великому человеку. Правда, дорогая?

— Правда. Его зовут Тентон де Селине, — ответила она. — Он всего лишь имя, без лица, без тела, без сердца.

— Он имя с землей, дорогая. Я знаю его имя и его земли. Его плантация словно рай.

— Не рая я хочу, Мартин. Только те…

— Нет! — он остановил ее, прижав палец к ее губам. — Ты не можешь говорить этого. Мое сердце…оно достаточно сильное, но не настолько, чтобы бороться с твоими словами.

Ленобия сняла его руку со своих губ и провела по ней. Чувство тепла и грубости, как будто не было ничего, отчего она не смогла бы защитить или чего не могла бы победить.

— Я только прошу тебя слушать свое сердце.

— Ах, дорогая. Мое сердце, оно уже услышало твои слова. Твое сердце говорит с моим. Но тихий разговор это все, что мы можем позволить себе.

— Но я хочу большего.

— Да, моя маленькая душка, я тоже хочу большего. Но этого не может быть. Сесиль, нас не может быть.

За все визиты на рассвете, это был первый раз, когда он назвал ее этим именем, и его звучание застало ее врасплох так, что она сбросила его руку и отошла.

Он думает, что я Сесиль, законная дочь барона. Могу я сказать ему? Имеет ли это значение?

— Я… Я должна идти, — она споткнулась на этих словах, полностью поглощённая противоречивыми мыслями о своей жизни.

Мартин сказал ей вслед:

— Ты больше сюда не вернешься, дорогая.

Ленобия посмотрела на него через плечо:

— Ты говоришь, что не хочешь, чтобы я вернулась сюда?

— Я не могу сказать тебе эту ложь, — ответил он.

Ленобия долго выдохнула, дрожащий вздох облегчения, прежде чем сказать:

— Тогда, если это был вопрос, мой ответ да. Я вернусь сюда снова. На рассвете. Ничего не изменилось.

Ленобия уходила, когда эхом услышала его голос:

— Все изменилось, моя дорогая.

Мысли Ленобии были в смятении. Действительно ли все изменилось между ними?

Да. Мартин сказал, что его сердце слышит мои слова. Но что это значит?

Она поднялась по узкой лестнице и вышла в коридор, ведший из грузового отсека к каютам экипажа, с доступом на палубу, а затем кончающийся отведенными для женской четверти каютами. Она поспешило мимо дверей экипажа. Было позднее, чем обычно она возвращалась, и она услышала звуки и шелест — члены команды готовились начать свой день. Она должна была остановиться и прислушаться, но все что Ленобия слышала — собственные мысли, отвечающие на ее вопрос «Что это значит, что сердце Мартина услышало мои слова? Это значило, что он знает, что я люблю его».

Я люблю его. Я люблю Мартина.

И когда она призналась в этом самой себе, Епископ в пурпурном халате, закрученном вокруг его ног, вышел в коридор в двух шагах позади нее.

— Добрый день, мадемуазель, — сказал он.

Если бы Ленобия меньше отвлекалась, она бы сразу же наклонила голову, сделала бы реверанс и прыгнула бы обратно, в безопасность своих комнат. Вместо этого она сделала ужасную ошибку. Ленобия посмотрела на него.

Их взгляды встретились.

— Ах, вы та мадемуазель, что проболела все путешествие, — он сделал паузу, и она увидела смятение в его темных глазах. Он даже склонил голову и наморщил лоб, изучая ее. — Но я думал, что вы дочь барона д’Аверне… — Его голос затих от понимания и узнавания.