Обет мести. Ратник Михаила Святого

– Не успели ничего сделать! А оба хотели в ноги тебе пасть тогда еще, после охоты княжьей. Люба мне Алена, и я ей люб! А теперь хошь казни, хошь прочь гони, мне все едино! Не могу более на сердце своем это носить. Ты знаешь, что плохо ей там, в Новом Городе, и это главное. Дозволь мне немедля туда поспешить, пока муж ее здесь, да выкрасть дочь твою из теремов боярских?! Он ведь ее либо до смерти забьет, либо силком постриг принять заставит, лиходей!

Стоя на коленях, Иван ждал удара. Василий вытянул из ножен саблю, но замаха не последовало.

– А пошто? – глухо произнес отец. – Она ему Богом дана, пусть к Богу и уходит, коль так все повернулось. А ты пошел с глаз долой, пока цел.

– Совсем, боярин? Из дружины тоже гонишь? Не жить мне без княжей службы верной, не могу снова в леса вертаться! Уж лучше вели гридням, чтоб прямо здесь голову мне смахнули…

Василий покосился на согнувшегося в земном поклоне парня. Вспомнил о той пользе, что успел принести Иван и великому князю, и ему за время своей недолгой службы. Едва заметно отмяк:

– Пшел на Волок Ламский! Без моего приказа оттуда ни ногой, понял? Десяток передай Юрию, в простых ратных походишь.

Когда молодой воин уже выходил из шатра, боярин добавил:

– И деревню у отца, как замиримся, отберу! Неча таким волю давать. Можешь заехать и сказать, пусть к передаче готовится.

Когда же скрип снега под ногами Ивана затих, Василий, не в силах подавить новую волну отеческой ярости, с размаху рубанул клинком по легкому походному столику.

Глава 20

Невеселым было Иваново возвращение. За короткий миг он потерял многое: и трудом добытый чин десятника, и милость Василия, и полтора десятка дворов в родной деревне, которые после широкого жеста боярина на княжей охоте уже навечно видел своими. Но о совершенном парень ничуть не жалел. Вырвавшееся у него признание, желание с помощью отца Алены вырвать женщину из рук ненавидящего ее мужа, не дать недругу надеть на нее черный монашеский клобук, из которого по тем временам обратной дороги в житейский свет уже не было, – все это было совершенно искренне и горячо.

Отец встретил известие сына удивительно спокойно. Прежде всего велел жене затопить баньку: сын явно давно уже не драл себя лыковой мочалкой со щелоком. Забрался на полати и сам, нагнав в небольшой курной полуземлянке обжигающего пара и яростно нахлестав чадо заготовленными с осени дубово-крапивными вениками.

Потом они пили ядреный квас, ели уху из янтарно-желтых жирных волжских стерлядок. Отведали по ковшу молодой ядреной браги. И лишь когда Иван блаженно растянулся на своих с детства знакомых низких полатях с ароматным сенным матрацем, Федор вернулся к затронутой теме.

– Ты чаял, я заголошу, брошусь собирать по дворам все, что можно, пока бояровы люди не пожаловали? Ошибаешься, Ваньша! Я этой службы не искал, она сама ко мне пришла. Залез от прошлой жизни невысоко, падать не больно будет. Добро твое, что успел до этого дня передать, у меня надежно схоронено. Часть тому же Никите в рост дал, это ты сам знаешь. Мужик надежный, не обманет, не зажилит. По нашей жизни надо сторожко жить, лишним добром не обрастать. Придет лихое время, все с собой за Чертов лог не утащишь. Ты, поди, до сих пор боишься, что выпрут тебя из дружины?

– Боюсь, тятя! Привык я уже к той жизни.

– А ведь тебе, паря, об другом сейчас кручиниться надо! Годы идут, ты ж все бобылем ходишь. Не ровен час срубят где на сече, я уж новых детишек не настрогаю! Что ж тогда, и роду нашему конец? Женись давай, пока Михаил за собой землю еще держит. Потом поздно может быть!

Отец сказал это таким тоном, что слегка захмелевший Иван тотчас протрезвел.

– Не понял? Что ты имеешь в виду, батя?

– А то! Княжья власть – она как снег. Вроде и лег надежно, и таять не собирается, а пришло другое время – и покатилась та власть по логам да ложбинкам, в реки впала талой водой да в землю ушла. И уж трава на том месте, где снег белел, зазеленела. Ничто в этом мире не вечно, и власть земная тоже. Человек о роде своем допреж всего думать должен, а уж потом о службе. За этим Господь его сюда с небес послал!

Иван привстал на локте. Пляшущий огонек жирника заплясал на его чистом лице.

– За кого ж ты меня прочишь, батя? Уже, поди, и невесту мне присмотрел?

– Да вон хоть Протасьеву Нюрку, сестру Любашкину. Девка созрела, в полном соку. И нам с матерью легшее будет с дитеночком вам помочь, дворы-то рядом. Хошь, прямо завтра сватов и зашлю?! А после поста и окрутим, гульнем всей деревней. А, Ваньша?

Отец и сын встретились в полумраке глазами. И такая надежда, такое выстраданное отчаяние светились в очах Федора, давно радеющего о продолжении своего родового колена, что Иван не выдержал:

– А давай! И впрямь, чего тянуть? Хотелось бы лебедушку приласкать, да крыльев до нее подняться не хватит. Синичка ближе и надежнее. Засылай сватов, пока я тут! Хрен с ней, со службой, обойдутся в Ламском без меня несколько дней.

Федор согнал с лица радостные лучики-морщинки и уже строго глянул на сына: