Обет мести. Ратник Михаила Святого

Бывший лесной житель знал, что делал. Десятки маленьких кровососов вмиг облепили тощее тело, заставляя мужика извиваться и тереться о кору. Их черные тельца на глазах становились алыми. Немного времени потребовалось, чтобы смерд взмолился диким криком:

— Ой, милые, не дайте сгинуть!!! Ой, все расскажу, хорошенькие!! Ослобоните только руки, верните одежку мне!!! И едем поскорей отсюда!!

Березовыми вениками с него смахнули комаров, но и только.

— Ну?! Я жду! — хмуро произнес Иван. — Учти, более не помилую. Так тут одного и оставлю. Сам знаешь, что от тебя к утру останется. Помашите маненько, ребята, кажись, умнеть начинает…

Второго приглашения исповедаться явно было не нужно. Мужик торопливо залопотал, заискивающе-угодливо глядя на дружинников:

— Те двое из Твери были!! Сказали, что надо им на Рузу, что не хотят ехать через Ламск, что полгривны дают сразу на границе с московлянами и гривну завтра, коли встречу их и притащу обратно. Любой бы за такие деньги согласился пару ночей не поспать, верно? Орде вон скоро выход платить надо… хлеба бедные ноне, прикупать придется… Не в кабалу ж себя запродавать тиуну княжескому?..

— Тебя как зовут, раб Божий?! — перебил его Иван. Его так и подмывало заехать кулаком в этот шмыгающий носик и бегающие глазенки, но десятник понимал, что мужичок ему еще будет весьма нужен, чтобы перенять предателей. Оттого лишь несколько раз сжал и разжал пальцы правой руки.

— Олферка я…

— Так вот, Олферий! Объясняю тебе, в какое дерьмо ты вляпался! Те двое верховых, что в Москву мимо меня утекли, — предатели и изменники великокняжеские. Сам знаешь, что их ждет, равно как всех, кто таким Каинам помогает. Тебе даже похуже придется: на колу смерть примешь, смердам мы головы не рубим. Тыщу раз успеешь тот день проклясть, когда полгривны от них принял! Всю родню твою в рабство вечное продадим, скотину и добро в казну отпишем.

— Ой, пощади меня, дурака, боярин!!! Не вели казнить, все, что хошь, для вас сделаю!! Христом-богом клянусь!!

Ратники довольно переглянулись. Юрко одобрительно показал своему старшему большой палец правой руки. Выдержав паузу, Иван велел развязать пленника и вернуть ему одежду.

— Поможешь, говоришь? А ну, целуй крест, что не врешь!!

Можжевеловый нательный крест был немедленно покрыт доброй дюжиной звонких поцелуев.

— Ладно, теперь верю! Но учти, ежели хоть одним дыханием своим помешаешь мне взять тех изменников, то!.. — Десятник едва успел ухватить за рубаху готового вновь рухнуть в стерню бедолагу. — Короче, Олферий! Когда, говоришь, встреча у вас назначена?

— Завтра, миленький, завтра! Я укажу где!

— Молодец, понятливый, — ехидно фыркнул Иван и обернулся к своим. — Сейчас вертаемся в деревню и встаем у него в избе. И чтоб до нашего отъезда никто со двора и шагнуть не посмел! А ты, Юрко, вертайся в Ламск, прими команду над десятком. Мне сюда еще пятерых дошли. Пусть пару собак прихватят посвирепее. Думаю, надо всю деревню ночью покараулить, не было б у этого пса напарника. Ты же дорогу стереги, как положено.

Юрко коротко кивнул и вновь сурово глянул на Олферия:

— Эй ты, босяк! А ну, как из себя те двое выглядят? Звали как? Оборужены чем? Вспоминай скорей, чтоб я с одного взгляда мог их на дороге признать, коли сунутся.

Услышав из уст мужика про черную бороду и дорогую бронь одного, про сетку шелома, постоянно опущенную на лицо, Иван вздрогнул.

«Неужто опять тот? Неужто везет? Ладно, погодим! Имаю, потом коршуненок его послушает. Господи, пусть это будет именно тот!!»

К назначенному сроку следующего дня, преодолев по гати непроходимое болото и вброд пару речек, десяток конных попарно рассыпался в густых зарослях ольшаника и ивняка недалеко от берега Рузы, а также перенял узкую лесную тропинку, ведущую в сторону одноименного московского городка.

Серело. В речной пойме лягушки начали дружно провожать угасающий день, остервенело пытаясь переорать одна другую в многоголосом самозабвенном хоре. На луговинах затеяли свой пересвист перепела, словно напоминая людям в железе: «Спать пора, спать пора!!» Но молодым тверичам было в тот момент не до сна.

— Если узнаю, что соврал, лично шкуру спущу мелкими клочками! — поеживаясь от озноба, пообещал стоявший рядом с Иваном и Олферием ратник. — Нету у меня веры таким вот, туда-сюда мечущимся…

— А ну цыц! — зло шепнул десятник. — В сыром воздухе твои ахи за версту слыхать. Придут, коль туда ушли, некуда им боле деться. Без него в этих чащах да болотах сгинут запросто. Это тебе не тракт проезжий.

В стороне от тропы проскрипел козодой. Это могла быть птица, а мог и условный сигнал, означавший, что неизвестные миновали самый дальний секрет. Иван тотчас откликнулся кряковым селезнем. Козодой вновь отозвался.

— Товсь! — едва выдохнул десятник. И к Олферию: — Давай, как я учил! Помни — первая стрела тебе, коли!..

Держа самострел на изготовку, десятник смотрел то на съежившегося мужика, то на кусок луговины перед собой.

Послышался чавкающий звук приближающихся лошадиных копыт. Привыкшие к полумраку глаза уже различали силуэт всадника. Незнакомый голос громко окликнул: