Обет мести. Ратник Михаила Святого

Олферий громко шмыгнул носом и еще больше поник. Подойдя к своему коню, он обнял его морду и ткнулся в шею лицом, словно жалуясь молчаливому другу на свою судьбу.

Некоторое время Иван и пленный молча изучали друг друга.

— Так кто второй был?

Презрительная усмешка в ответ. Иван занес уже было руку для нового удара, но Пимен перехватил его запястье:

— Не стоит, Федорыч! Он княжичу и боярину живой нужон. Там на дыбе сам расскажет все, что знает и не знает. Тогда и про второго спознаем!

Иван помотал головой, приходя в себя:

— Спасибо, Пимен! Все верно. За эту сволочь лично отвечаешь, я опять сорваться могу. Смотри, чтоб не сделал с собой чего в болоте аль на реках! Двое за Сашком следят, я замыкающий. Трогаем с Богом!!

Утром достигли Волока Ламского. Взяв с собой пятерых из тех, что оставались с Юрко, заменив коней, оставив Сашко на попечении местного лекаря, имавшего плату из великокняжеской казны, Иван повез пленника в Тверь. Он даже не притронулся к еде, выпил лишь ковш пенистой хмельной браги и теперь рысил по дороге, невидяще глядя вдаль красными от бессонницы и пережитого глазами и в который раз мысленно повторяя слова, которые скажет при встрече с боярином Василием. Беспощадные для себя и горькие. Там пусть хоть княжич судит…

Глава 18

На подъезде к Твери Иван приказал замотать пленника в рогожу.

— Пошто? — не понял один из дружинников.

— Хочешь, чтобы через полчаса вся Тверь знала, что мы его на княжий двор повезли? Чтоб его друзьяки об этом ранее Василия или княжича проведали? Кто будет спрашивать, что это такое, — говорите, мол, ратника московляне подстрелили. Ну, с Богом дальше!

Княжич Дмитрий сообщил боярину Василию, что великий князь, судя по всему, застрянет в Орде надолго. Это означало, что вся котора между Тверью, Москвой и Новгородом целиком ляжет на плечи боярской думы: сын Михаила был еще по-юношески горяч и во гневе вреда для отца мог наделать более, чем пользы. Оттого и вышел Василий из терема навстречу прибывшим воям с хмурым выражением лица.

Но Иван не знал всего этого. Он решил, что известие об упущенном втором каким-то образом уже докатилось до княжеского двора, и встретил хозяина с поникшей головой.

— Вот, боярин, принимай! Переняли у Рузы. От Юрия шел, не иначе…

— Живого не могли схватить? — Теперь уже сам Василий неверно истолковал понурый вид своего десятника. — На что мне покойник?

— Дак это… живой он! Второго вот только упустили… А именно тот и должен был грамотку с собой везти…

С юношеской прытью боярин сбежал с высокого крыльца и подскочил к столь дорогому для него подарку.

— Развязать!! Немедля!! Ах, Ваньша, ах, золотце! Вот удружил, так удружил!!

Удивленный таким оборотом дела Иван спрыгнул с коня и помог освободить пленника. Одного беглого взгляда было достаточно боярину, чтобы расплыться в еще более широкой улыбке:

— Заец?!! Вот так встреча!! Ты ж, сукин сын, сказал, что по деревням поехал дань имать! Аль уже в Московии вотчины заимел?

Он сунулся к измученному боярину, за два длинных конских прогона подрастерявшему на конском хребте в неудобной позе всю свою спесь и взиравшему в грозные очи Василия с неприкрытым ужасом.

— Чего молчишь, мразь? Кто с тобой был второй? Пошто в Москву ездили, с кем там разговоры вели? О чем баяли?!

— Не знаю я ничего, Василий! Он один все делал. Я лишь провожал его да проводника подыскивал.

— Кому ему? Имя?!!

— …

— Имя, мразь!!!

Нужно ли говорить, что молодой десятник ждал ответа с не меньшим напряжением, чем вопрошающий седой мужчина. Произнесенное имя резануло по сердцу не хуже ножа:

— Борька Романец!..

— Ах, ты… — не удержался от бранной ругани боярин. — Чуял ведь, говорил княжичу!! Давно уже измену эту зрел. С кем виделись?! Говори, коли смерть легкую от меня принять хочешь! А поможешь — может, еще и помилую.

— Не знаю я ничего, истинный Бог, не знаю!!

Василий распрямился. Глядя мимо Заеца, глухо приказал кому-то на крыльце:

— Передайте его Митрофану. Пусть приготовит, но без меня не начинает. Допрос сам буду вести, лично! Ну?!

Он страшно сверкнул очами. Тотчас трое дружинников подхватили предателя и волоком потащили его в подземную клеть. Именно там, в специально подготовленном помещении, могучий звероподобный Митрофан устраивал пытки провинившимся.

Бешеный огонь в глазах не погас, когда Василий повернулся к Ивану.

— Говори, что было и как! Почему Романца упустил? Ба, парень, ты, часом, сам-то здоров? Не ранен? Лица на тебе нет!..

— Здоров, боярин, прости, что сплоховал!

Видимо, только теперь Василий понял, что полюбившийся ему парень мучительно переживает бегство княжьего сокольничего. Он в первый раз отмяк лицом и вновь бросил через плечо своему сокалчему[1]: