Обет мести. Ратник Михаила Святого

— Слышал уже! Ерунда все это. Сидишь тут в лесу сиднем и выдумляешь всякую всячину. Русь за князем нашим, тут и баять нечего!

Федор прищурился, покачал сокрушенно головой, но более ничего не произнес.

Встреча с женой была радостной. В Иване давно проснулся мужик со всеми его требованиями и желаниями. И Анна вдосталь опустошила уже окрепшее тело, отдав себя всю без остатка. А по пробуждению огорошила радостной вестью:

— Я ведь зачала от тебя, Ванюша! По всем приметам, зачала.

— Да ну? — чуть отстранился парень, чувствуя, как забилось вдруг сердце. — Парень аль девка?

Анна счастливо хохотнула:

— А об том, миленький, мы с тобой только к осени спознаем. Лишь бы все теперь прошло хорошо.

— Дак, это… Может, нам теперь спать не надо вместе отныне? Вдруг невзначай своей штукой там чего растревожу?..

— Где там твоя штука? Дай-ка еще раз на нее гляну!

Голова Анны нырнула под теплое одеяло, и Иван вновь застонал в неописуемом блаженстве. А она, пошалив, оседлала замлевшего мужика и, качаясь на нем в женской скачке, самозабвенно и ритмично повторяла:

— Надо, надо, надо!! До июля ты мой, дурачок!

Неделя пролетела незаметно, и была она для молодого ратника заслуженной наградой после тяжелых кровавых будней.

Опять жена провожала мужа до самой околицы, утопая лаптями в снегу. Опять просила навещать при первой возможности.

— Береги себя и его, — нагнувшись с седла, целовал Иван горячие губы. — Будем в городе стоять, на Масляную обязательно приеду. Жди, любая!

Они расставались на месяц, не подозревая, что лесной житель Федор был прав, говоря о непознанности и непредсказуемости человеческой судьбы, что перемена ее для Ивана была уже близка. Ехал налегке, оставив тяжелую новгородскую добычу дома. Отцова бронь покоилась в тороках. Может быть, именно это и спасло ему вскоре жизнь? Может быть…

Глава 23

Снег был глубок и рыхл. Иван добрался до Волги и с облегчением вздохнул, когда Заграй ступил на укатанную дорогу и сам по себе перешел на рысь. Еще верст десять, и покажутся стены Твери.

Он дважды обогнал небольшие отряды татар, неспешно возвращавшиеся в степи и гнавшие перед собой дрожащих пленных, скот, крестьянских коней, запряженных в набитые различной рухлядью сани. Цепкий взгляд узких глаз жадно шарил по сторонам, готовый прибрать любую, даже самую дешевую мелочь. Что не пригодится в хозяйстве — все равно уйдет за мелкую монету на шумных торжищах Сарая. Так зачем оставлять в снегах эту самую малость, когда есть на кого ее надеть или в чем довезти до далекого и уже манящего дома?

Оба раза Иван провожал эти караваны с болью и душевной жалостью. Война есть война, он сам вернулся в деревню не пустой. Но оставленные отцу пленные все же не оторвались от русской земли! А эти?.. Пополнят ли они невольничий рынок в Кафе, чтобы потом плыть в трюмах или за веслами галер еще дальше к югу? Станут ли новыми татарскими пастухами, сторожами, ремесленниками, наложницами? Или падут вскоре от усталости, холода и голода на обочине, весеннее половодье обмоет их напоследок, звери и птицы расклюют плоть, и лишь черепа Ставра, Грикши или Офросьи будут еще несколько лет смотреть в небеса круглыми глазницами…

Толстый жидкобородый татарин, перехватив взгляд проезжающего мимо русича, широко улыбнулся и оценивающе окинул взором ладные сапоги, полушубок, саблю на поясе, горячего жеребца. Он понял, что парень был явно не смерд, бывший союзник в недавнем удачном набеге. Но война закончилась… значит, и союзников уже не стало. Остались лишь райя, рабы, не вольные никогда жаловаться на своих старых и новых господ!

Если бы Иван хоть немного понимал в татарском, если б он смог угадать смысл тех фраз, что на слуху обменялись оставшиеся позади воины, он бы имел хоть какой-то шанс. Заграй свеж, сабля остра, удар поставлен… Но он неторопливо продолжил свой путь, лишь запоздало обернувшись на ускорившийся перестук конских копыт. И тотчас три волосяные петли пали на плечи, шею, крепко затянулись, вырвали русича из седла и поволокли по дороге. Радостные крики нарушили морозную тишину.

Парню удалось изловчиться, вытащить засапожник и перерезать один из арканов. Но он тотчас получил ослепляющий удар длинной палкой с железным шаром на конце и провалился в небытие. Лишь теплый рысий треух спас Ивана от смерти.

Когда очнулся, увидел себя уже в одной рубахе, брошенным на старую солому саней. Вывернутые назад руки ныли, наброшенная сверху дерюга слегка грела, но беспощадно лезла в ноздри нитями необметанных концов. Услышав чих пленника, толстый татарин, видимо, хозяин семейства, тотчас подъехал:

— Карош мужик, крепкий мужик! Я думал, тибе ворон кормить будешь. Арсен, дурак, совсем не думай, кого как бить нада. Идти нада!!

Ивана вытащили из саней, втолкнули в ряды остальных пленных. Одной веревкой связали его шею с чужой. Гортанный окрик, и уже усвоившие эту команду русичи покорно побрели дальше.

Произошедшее было столь неожиданно и нелепо, столь разительно отличалось от планов княжьего слуги, что Иван замешкался. Кто-то задний ощутимо толкнул его коленом под зад: