Обет молчания

Придерживая рукой полотенце, она опустилась на колени так, словно пыталась как можно скорее отстраниться от него, и стала собирать осколки стакана. Ощущая себя под прицелом его взгляда, Кейт чувствовала себя неловко. Вдруг она вскрикнула и отдернула руку.

Он опустился на колено и взял ее неохотно протянутую руку. Впервые он касался ее. Он увидел, как в ее глазах вспыхнуло и затрепетало удивление, впрочем, она сразу овладела собой.

Крошечная стекляшка торчала из подушечки большого пальца. Он извлек ее, с силой сдавил палец, выдавив каплю крови, и убедился, что в ране ничего не осталось.

— Нужно промыть, — сказала она.

Вместо ответа он поднес палец к губам и осторожно слизал кровь. Все это время он не сводил глаз с ее лица, ему хотелось узнать, что она чувствует, но она отвела взгляд в сторону. Она не знала, как вести себя, ни с кем прежде она не переживала такой интимной ситуации. Она вздрогнула.

— Ты не замерзла? — спросил он.

Она покачала головой.

Он осмотрел ее палец.

— Может быть, принести пластырь?

— О господи! — Она помимо воли засмеялась. — Вы, иезуиты, задаете чертову уйму вопросов.

— Разве? — Он хотел улыбнуться в ответ на шутку, но не смог.

Она находилась так близко от него, что капли с ее мокрых волос, падая, превращались в темные пятна на его пижаме. Он обеими руками сжал ее предплечья. Ее кожа была невероятной, мягкой и ровной, прохладной и нежной, как взбитые сливки.

Он двигался осторожно, все еще опасаясь встретить возмущение с ее стороны, не веря своему счастью: его не оттолкнули и не прогнали. Этого не произошло. В глянцевитой радужной оболочке ее золотистых глаз он видел собственное крошечное отражение. Словно она целиком вобрала его в себя.

Чувство, которое он питал к этой женщине, в глазах Церкви было греховным. Подобное чувство священнику полагается подавлять в зародыше. Подавлять и преодолевать. Он был не в силах это сделать. Да, правду сказать, он и не хотел. То, что происходило сейчас между ними, имело ту неизбежность, с которой нота, складываясь с нотой, образует созвучие.

Они оба были одиноки. Ни любимых, ни детей, ни иных связующих уз, которые можно было бы затронуть или разрушить. Он отодвинул ее левую руку, взял у нее тряпку с осколками и бросил на край ванны. Он и в мыслях не держал причинить ей страдания, он готов был подарить ей всю свою любовь.

Если кому-то и суждено мучиться за грехи плоти, то пусть это будет он.

Они стояли на коленях и смотрели друг на друга. Он протянул руки и обхватил ладонями ее лицо. Она чувствовала, как подрагивают его пальцы. Внутренним женским чутьем она поняла то, что он никак не мог выразить словами.

Он не пытался поцеловать ее. Страстный пыл его желания затаился в лихорадочном напряжении, с каким он изучал ее кожу, дуги бровей, линию подбородка, ее глаза. Он любовался ею, как драгоценностью, ей казалось, что он пытается сохранить в памяти ее образ, для того чтобы скрашивать им будущее одиночество.

Он отнял руки от ее лица. Вода сочилась с ее волос, стекая на плечи. Майкл провел пальцем по мокрому неровному следу, по щеке, к основанию шеи. Вниз по плечу, по бледной выпуклости груди.

Кейт затаила дыхание, мысленно умоляя его не останавливаться. За окном в тишине в зарослях плюща встрепенулась сонная птица, вскрикнула и затихла.

Майка наклонился к ней и прислонился лбом к груди. Ей было приятно теплое прикосновение густых черных волос.

— Кейт. — В его голосе слышалась борьба страстного желания и мертвого отчаяния.

Она вспомнила, кто он такой.

Испустив тихий нетерпеливый стон, она, потянув за край, ослабила полотенце. Махровая ткань скользнула по груди и повисла на бедрах.

Наблюдая за ее движениями, он поднялся с коленей и присел на корточки, опустив руки. Он сгорал от желания, и вместе с тем желание это смертельно пугало его. На этот раз все будет окончательно и бесповоротно. Никакого второго шанса. На этот раз воды сомкнутся над его головой.

— Майкл? — В ее голосе звучал вопрос.

Низкий чувственный голос итальянки: «Ты меня не хочешь, Майкл?»

— Боже мой, — тихо произнес он, но другим тоном, не так, как обращаются к Богу на проповеди. Но по-прежнему не двинулся с места.

Она положила руки под грудь и слегка приподняла мягкую плоть, жестом провоцирующим и волнующим, невинным и эротичным. Где-то подсмотрела. Бог его знает где. Банальный жест соблазна. Его кольнуло сожаление оттого, что она опускается до этого жеста. И неловкость оттого, что делает это она для него.

Она предлагала себя, неумело пыталась завлечь его в свои сети. Но ее глаза цвета янтаря светились неподдельной детской чистотой. Она смотрела на него в упор, золотистые крапинки темнели вокруг расширенных зрачков, затягивая его в свои бездонные омуты.

— Майкл, — снова позвала она, переполняясь страстью.

Никто никогда не произносил так его имени.

Его рассудок — трезвый, практичный, тренированный, думающий — отключился. Мысли о сожалении куда-то ушли, он перестал ощущать реальность, не осталось ничего, кроме всепоглощающего физического влечения.