Обетованная земля

— Мы в Америке, в свободной стране! Ты пойми, для меня это спасение! Я же засохну без любви! Пуэрториканка только водила меня за нос. И обходилась мне, особенно вместе с ее сутенером, слишком дорого. Прокормить ее сожителя-мексиканца — да столько четок и иконок в Нью-Йорке просто не продашь! Я был на грани банкротства.

— Париж взят.

— Что? — переспросил он рассеянно. — Ах да, Париж, ну конечно! Правда, пройдет еще несколько лет, прежде чем немцы уберутся из Франции. А потом еще в Германии будут продолжать сражаться. Это единственное, что они умеют. Уж мне ли не знать. Нет, Людвиг, ждать бесполезно. Я старею с каждым днем. Такую светловолосую валькирию, конечно, завоевать непросто, но тут хоть есть надежда…

— Курт, очнись! — сказал я. — Если она и вправду так хороша, с какой стати она именно на тебя должна клюнуть?

— У нее одно плечо ниже другого, — объяснил Лахман. — Это из-за горба, но очень маленького. Его и не видно почти, но она-то о нем знает. И стесняется. При этом груди у нее будто мраморные, а зад — чистый сахар! Она работает кассиршей в кино на Сорок четвертой улице. Так что если захочешь в кино, тебе это будет даром.

— Спасибо, — сказал я. — Я в кино хожу редко. Так ты, значит, счастлив?

Физиономия Лахмана скривилась, глаза увлажнились.

— Счастлив? — переспросил он. — Что за словечко для эмигранта? Эмигрант счастлив не бывает. Мы прокляты на вечные скитания. Мы всем чужие. Обратно нам дороги нет, а здесь нас только терпят. Ужасно, особенно если тебя преследуют демоны твоих инстинктов!

— Это как посмотреть. У тебя хоть демон есть, Курт. У других вообще ничего не осталось.

— Не смейся надо мной, — вздохнул Лахман. — Успех в любви отбирает сил не меньше, чем неудача. Но что ты, дубина бессердечная, в этом смыслишь?

— Достаточно, чтобы заметить: успех делает бравого торговца религиозной галантереей куда более агрессивным, чем неудача… — Я вдруг осекся. Только сейчас я сообразил, что не запомнил номера новой квартиры Марии. Ее нового телефона я тоже не знал. — Черт бы подрал! — вырвалось у меня в сердцах.

— Гой он и есть гой, — заметил Лахман. — Когда вам нечего сказать, вы чертыхаетесь. А то и стреляете.

Вторая авеню по вечерам превращалась в корсо для гомосексуалистов. Здесь под ручку прогуливались пары, одинокие молодые особи фланировали в ожидании знаков внимания, а пожилые прощупывали их осторожными, похотливыми взглядами. Здесь царила атмосфера карнавала, медленно вращалась накаленная, приведенная в действие экзотическим мотором карусель потаенной страсти, запретной, но все же терпимой, а потому опасной и волнующей, так что, казалось, сам воздух дрожал от возбуждения.

— Вот свиньи! — буркнул продавец газетного киоска, когда я покупал у него вечернюю газету.

— Почему? — удивился я. — Ведь это же ваши клиенты.

— Да я не про гомиков, — поморщился он. — Я про их псов! На поводке их надо водить, но эти педики их все равно отпускают. Любят своих тварей до безумия! Раньше были таксы, потом пошла мода на терьеров, а теперь от пуделей спасу нет. Вы только взгляните! Прямо стадами ходят!

Я огляделся. Он был прав. Улица кишмя кишела мужчинами, выведшими на прогулку своих пуделей.

— Опять эта падаль! — завопил вдруг продавец, пытаясь выбраться из своего круглого киоска. Это удалось ему не сразу — под ноги свалилась толстая пачка журналов. — Дайте же этой твари пинка! — закричал он.

Маленький пудель палевой масти, выскочивший неведомо откуда, уже задрал лапу над газетами и журналами, вывешенными с наружной стороны прилавка. Я прогнал его, и он, тявкнув в ответ, мгновенно исчез в уличном параде.

— Это был Фифи, — сообщил мне продавец, выбравшись наконец наружу и в мрачной ярости глядя на экземпляр журнала «Конфиденшл», мокрой тряпкой свисавший с перекладинки. — Опять успел! Этот гаденыш выбрал именно мой киоск и метит его каждый день! А пузырь у него, скажу я вам, все равно что у слона! И самое мерзкое, я никогда не успеваю до него добраться.

— Зато у него, похоже, неплохой вкус, — заметил я. — Он мочится на то, что этого, безусловно, заслуживает.

Продавец снова забрался в свой киоск.

— Отсюда-то мне его не видно, — объяснял он. — Фифи — хитрая дрянь — прекрасно знает это! Он подкрадывается сзади — и готово дело! Я его вижу, только когда он уже убегает, а иногда и вовсе не вижу, если он смывается туда же, назад. Неужели нельзя, как нормальные псы, отлить на дерево? А мне его удовольствие каждый день стоит пары-тройки журналов.

— Тяжелый случай, — посочувствовал я. — Может, посыпать нижний ряд вашей прессы перцем?

Киоскер мрачно взглянул на меня.

— Станете вы читать эротический журнал, если вам придется непрерывно чихать? Да я бы этих проклятых пуделей отравил всех до единого! Притом что у меня у самого собаки. Но не такие же!