Обетованная земля

Я взял свою газету и осторожно заглянул в нее. «Почему я медлю? — подумал я. — Откуда эта беспричинная опаска, что, собственно, меня удерживает?» И не смог себе ответить. Это было все сразу, странная смесь из многих чувств — тут и легкость, и мимолетное, почти неощутимое возбуждение, и нетерпение, и тихое, робкое счастье, и смутное ощущение неясной вины. Я сложил газету и направился к дому, который теперь узнал.

В лифте я встретил Фифи, того самого палевого пуделька, и его хозяина, который не преминул тут же со мной заговорить.

— По-моему, нам с вами на один этаж, — сказал он. — Ведь это вы вчера приходили с госпожой Фиолой?

Я растерянно кивнул.

— Я видел, как вы заходили, — объяснил он. — Меня зовут Хосе Круз.

— А я уже познакомился с вашим песиком Фифи. Газетный киоскер от него без ума.

Круз расхохотался. У него был массивный золотой браслет на руке и явный избыток зубов во рту.

— Говорят, на нашем этаже раньше был первоклассный бордель, — сообщил он. — Смешно, но вполне подходит, как вы считаете?

Я совершенно не знал, на каком этаже квартира Марии. Круз остановил лифт и пропустил меня вперед, плотно прижавшись ко мне сзади.

— Вот мы и дома, — сказал он, глядя на меня. — Вам туда, а мне сюда. Может, зайдете как-нибудь на коктейль? Виды отсюда потрясающие.

— Может быть.

Я был рад, что таким нехитрым способом нашел квартиру Марии. Хосе Круз посмотрел мне вслед и помахал рукой.

Мария Фиола лишь приоткрыла дверь и выглянула в щелку. Я увидел только ее глаз и прядь волос.

— Привет, беглец, — сказала она со смехом. — Ты, видно, беженец по призванию. В первый же день бросил меня, даже не попрощавшись.

Я облегченно вздохнул.

— Привет тебе, о дивный фрагмент из одного глаза, одного плеча и пряди волос, — сказал я. — Можно мне войти? Я принес приветы от пуделя Фифи и твоего соседа Хосе Круза. Без этой парочки я вряд ли отыскал бы твою квартиру.

Мария открыла дверь шире. Кроме туфель, на ней ничего не было. На голове косо сидел тюрбан из полотенца. Она была очень красива. За ее спиной в медовом свете вечера поблескивали нью-йоркские небоскребы. Их окна гигантскими зеркалами отсвечивали в лучах вечернего солнца.

— Я как раз одевалась, — сказала она. — Сегодня у меня съемки. Почему ты не позвонил?

— У меня нет номера этого телефона.

— А почему утром так тихо смылся?

— Из чувства такта. Не хотел тебя будить, а компрометировать тебя позже, когда все тут выводят своих пуделей, тоже не хотелось. У вас тут не дом, а клуб любителей животных, к тому же весьма активный.

Она бросила на меня скептический взгляд.

— На твоем месте я бы так не переживала, — заметила она. — Говорят, в прежние времена тут был…

— Бордель. Но роскошный, по сто долларов, если не больше. Хосе мне все рассказал.

— Он уже успел пригласить тебя на коктейль?

— Да, — изумился я. — Откуда ты знаешь?

— А он всех приглашает. Не ходи. Он милый, но очень агрессивный. В верхней части нашего дома обитают гомики. Они тут в подавляющем большинстве. Так что нам надо остерегаться.

— И тебе тоже?

— И мне. Женщин такого рода тут тоже предостаточно.

Я подошел к окну. Подо мной лежал Нью-Йорк, белокаменный, словно алжирский город.

— Гомосексуалисты выбирают себе для проживания самые красивые районы города, — сказала Мария. — Умеют устраиваться.

— Эта квартира тоже гомику принадлежит? — спросил я.

Мария рассмеялась, потом кивнула.

— Тебя это успокаивает или оскорбляет?

— Ни то ни другое, — ответил я. — Просто подумал, что мы с тобой в первый раз одни в квартире, а не в кабаке, не в отеле, не в студии. — Я притянул ее к себе. — Какая ты загорелая!

— Это мне запросто. — Она выскользнула. — Я должна уйти. Только на часок. Примерка весенних шляпок. Это быстренько. Оставайся тут! Не уходи! Если проголодался, в холодильнике полно еды. Только не уходи, пожалуйста.

Она оделась. Я уже любил ту полнейшую непринужденность, с какой она расхаживала нагишом или одевалась в моем присутствии.

— А если придет кто-нибудь? — спросил я.

— Не открывай. Да и не придет никто.

— Точно нет?

Она засмеялась:

— Мои знакомые мужчины обычно предварительно звонят.

— Отрадно слышать. — Я поцеловал ее. — Хорошо, я останусь тут. Твоим пленником.

Она посмотрела на меня:

— Ты не пленник. Ты эмигрант. Вечный чужак. Скиталец. К тому же я не стану тебя запирать. Вот оставляю тебе ключ. Когда вернусь, ты меня впустишь.

Она махнула мне на прощанье. Я проводил ее на лестничную площадку и долго следил, как светящаяся желтым кабина лифта уносит ее вниз, в город. Потом услышал внизу собачий лай. Я осторожно прикрыл дверь и вошел в чужую комнату.