Обетованная земля

Атмосфера в приемной внезапно изменилась. Теперь на стульях сидели уже не робкие тени, а настоящие люди, с живыми, блестящими глазами. Они не решались выступить открыто, но молчаливо поддерживали одну из сторон.

Теперь уже шпиц лаял и на секретаршу. В ответ она зашипела на него как гусыня. Тут в двери показалась голова Левина.

— Что за шум?

Его ослепительная улыбка озарила полумрак комнаты. Левин моментально оценил ситуацию и принял соломоново решение.

— Заходите, госпожа Лормер, — сказал он, распахивая следующую дверь.

Толстая дама в шляпе с нежно-голубой вуалью схватила шпица под мышку и, продефилировав перед глазами изумленных эмигрантов, скрылась в кабинете у Левина. Вслед за ней исчезла и секретарша. Внезапно по комнате разлился запах ландышей. Он исходил от пустого дивана, на котором только что сидела госпожа Лормер. Испуганная канарейка умолкла.

— В следующий раз я тоже приду с собакой, — заявил Брандт. — С ней долго ждать не придется. У нас в больнице живет овчарка.

Я рассмеялся:

— При овчарке канарейка не запоет. Она испугается.

Брандт кивнул:

— Или овчарка покусает секретаршу. Тогда Левин нас вышвырнет. Пожалуй, вы правы: эмигрантское счастье надо оставлять на волю случая. Если высчитывать наперед, оно уйдет сквозь пальцы.

Я положил сто долларов на стол. Большая, костлявая рука Левина мелькнула над ними, даже не сжимаясь в кулак, и стол снова стал пуст.

— Устроились на работу? — спросил он.

Я покачал головой.

— Мне это запрещено, — осторожно ответил я.

— Чем же вы тогда живете?

— Подбираю деньги на улице, играю в лотерею, состою на содержании у престарелых любовниц, — спокойно выложил я, удивленный глупостью заданного вопроса. Неужели он не понимает, что я не могу сказать ему правду?

Он засмеялся своим диковинным смехом, который оборвался без всякого предупреждения.

— Вы правы! Меня это не касается. По крайней мере официально. Разве что в частном порядке, просто по-человечески.

— За свои частные, человеческие разговоры я уже не раз оказывался в тюрьме, — возразил я. — На этот счет у меня немало душевных травм и серьезных комплексов. И я не скоро от них избавлюсь. Даже в Америке.

— Как вам угодно. К нашему делу это не имеет отношения. Перед вами здесь был доктор Брандт. Он за вас поручился.

Я был ошарашен:

— Бедняга Брандт! Да у него за душой ни гроша!

— Он поручился в моральном плане. Что он вас знает и что вас подвергали преследованиям.

— Мне это как-то поможет? — спросил я.

— Вода камень точит, — ответил Левин. — Понемногу и наберется что-нибудь. Ваша приятельница Джесси Штайн об этом как-нибудь позаботится. Брандта прислала тоже она.

— И ради этого он пришел к вам?

— Не только ради этого. Но, видимо, он не рискнул бы показаться на глаза Джесси Штайн, не дав вам рекомендации.

Я рассмеялся:

— На Брандта это непохоже.

Левин хихикнул блеющим тоном:

— Зато похоже на Джесси Штайн! Эта женщина просто ураган! Я вел для нее добрый десяток дел. У нее что, других забот нет? Собственной жизни?

— Ее жизнь состоит в том, чтобы заботиться о других. Она всегда была такой. Мягкой и неумолимой. Еще во Франции.

За моей спиной раздался звонкий и мелодичный голос кукушки. Я испуганно обернулся. Еще одна птица! Из деревянных ходиков на стене выпрыгнула пестрая деревянная фигурка, маленькая дверца открылась и снова захлопнулась.

— Уже одиннадцать, — вздохнул Левин, отсчитывая удары.

— У вас здесь настоящий зоопарк, — заметил я, когда кукушка умолкла. — Канарейки, шпицы, рыбки да вдобавок еще и этот немецкий символ домашнего уюта!

— Он вам не нравится?

— Пугает, — ответил я. — Однажды меня допрашивали под бой часов с кукушкой. При каждом ударе меня били по лицу. На беду, было как раз двенадцать часов.

— Где это было? — спросил Левин.

— Во Франции. У немцев на военном посту. Допрос вел школьный учитель в мундире фельдфебеля. Каждый раз, когда куковала кукушка, меня заставляли кричать с ней хором: «Ку-ку! Ку-ку!»

Левин изменился в лице.

— Этого я не знал, — пробормотал он. Он встал, явно намереваясь остановить часы, но я его удержал.

— Зачем? — сказал я. — Одно с другим никак не связано. До чего мы дойдем с такой чувствительностью? К тому же эта история скорее из числа приятных воспоминаний. Меня ведь почти сразу отпустили. Господин старший учитель даже подарил мне на прощание антологию немецкой лирики. С этой книжкой я добрался до Эллис-Айленда. Там она потерялась.

Я не стал рассказывать Левину, что меня тогда вызволил Хирш, заявившийся на следующий день в роли испанского консула. Он безжалостно наорал на фельдфебеля, посадившего за решетку подопечного самого Франко. Тот уверял, что случилась досадная ошибка. Господин старший учитель так и трясся от страха за свои фельдфебельские погоны и в знак раскаяния вручил мне тот самый томик стихов. А Хирш укатил со мной на машине.

Левин смотрел на меня не отрываясь.

— Это произошло, потому что вы еврей?

Я покачал головой: