«Обезглавить». Адольф Гитлер

— Через час истекает срок моей явки в военную комендатуру.

— Но… — хотел было что-то сказать Марутаев. Онемевшие губы не слушались его.

— Если я не пойду, — Марина отвела взгляд от его болезненно искривленного лица, — то фашисты отправят заложников в Германию и там их казнят. Я должна идти. Долг меня обязывает.

— Это… Это… — задыхался потрясенный Марутаев.

Он хотел запретить ей идти в комендатуру, хотел выразить возмущение тем, что до сих пор ничего не знал об убийстве Крюге. В его голове суматошно возникали одна другой весомее мысли о том, чтобы Марина оставалась дома потому, что она была нужна семье, наконец, ему.

— Это невозможно. Это же немыслимо, — протестующе начал он, но Марина мученически простонала.

— Нет, нет. Ни слова больше. Нет…

И посмотрела на него так, что он понял — все ею решено твердо, бесповоротно, и ощутил, как сердце его от этого словно оборвалось, а в груди образовалась холодная, промозглая пустота, которая привела его в лихорадочное состояние. Схватив Марину за плечи, он исторг из груди сдавленное отчаянием:

— Не пущу!

Ему почудилось, что кто-то сильный и страшный вырывает из его рук жену, вырывает навсегда и он, бьющийся в лихорадочной тряске, бессилен удержать и защитить ее.

Марина прижалась к нему, охватила шею теплыми руками, посмотрела в лицо и последним поцелуем припала к его губам. Когда оторвалась от них, прошептала голосом, который на всю жизнь остался в сердце Марутаева.

— Не забывайте меня. Помните обо мне, Юра.

Она высвободилась из его рук и ушла из квартиры, отчаянно сопротивляясь желанию повернуться и еще раз окинуть взором свое гнездо, любовно созданное и украшенное ее руками.

Она бежала по улицам Брюсселя, как в день нападения Германии на Советский Союз бежала в церковь с той лишь разницей, что тогда торопилась узнать правду о трагедии Родины, а сейчас в жертву ей несла свою жизнь. И это чувство жертвоприношения наполняло ее гордостью за самое себя, за сопричастность к судьбе России за свою русскость, с особой силой пробудившиеся в ней. Для тех, кто с напряженным вниманием следил за развитием истории с убийством Крюге, явка Марины к немцам была свидетельством ее гражданственности, но для нее это был наивысший взлет духа, осознанный шаг навстречу смерти во имя России. Но вот она достигла цели — вышла на улицу, тротуары которой были заполнены притихшим народом, и остановилась перевести дух, осмотреться. По проезжей части улицы под конвоем офицеров и солдат СС медленно приближалась колонна заложников. Марина впервые увидела людей с печатью обреченности на бледных, небритых лицах, неизбывной тоской в печальных глазах. Во всем облике заложников была какая-то рабская покорность судьбе. Картина безысходности дополнялась сдавленными рыданиями женщин, стоявших на тротуарах, шепотом произносивших молитвы о спасении невинных. При виде всего этого Марина решила: «Настало время. Пора».

Она опустила руку в сумочку и с удивлением отметила, что ладонь привычно, словно бы специально тренированно, легла на рукоятку кухонного ножа, и вся она, до этого момента взволнованная беспокойством за судьбу заложников и быстрой ходьбой, ощутила себя сосредоточенно нацеленной на выполнение того, что задумала ранее.

Из дому она вышла и торопливо бежала по улицам Брюсселя не для того, чтобы явиться с повинной в военную комендатуру и сдаться на милость врага, а для того, чтобы продолжить свой бой с фашистами, который начала 8 декабря 1941 года на площади Порт де Намюр. Принимая сводки советского информационного бюро, она с жадностью ловила и впитывала каждое сообщение о мужестве советских воинов и поражалась теми, которые в безвыходном положении дрались до последнего патрона, до последнего дыхания, стремясь подороже продать свою жизнь. В часы раздумий над такими подвигами она примеряла себя к ним, спрашивая свою совесть, смогла бы поступить также? И сомневалась в такой способности. Ей казалось, что для этого надо обладать какими-то исключительными качествами, быть настоящим патриотом Родины. А кто она? Простая женщина — эмигрантка. Разве ее любовь к отчизне можно сравнить с любовью тех, кто родился и вырос в России, кто сыновние и дочерние чувства к ней впитал с молоком матери? Воспитанная за рубежом, в совершенно иной, часто враждебной по отношению к Советскому Союзу, среде, она полагала, что самой судьбой лишена многого, в том числе и права стать рядом с защитниками своего Отечества. Она спорила сама с собой, с собственной совестью, сомнениями и в этом споре исподволь, медленно и в тоже время настойчиво пробивалась и росла у нее вера в себя, внутренняя убежденность в том, что она поступает правильно, крепло сознание, что простая дочь России, волею судьбы оказавшаяся в Бельгии, нужна своему народу. Оттого-то, когда потребовалось, Марина нашла в себе силы убить Крюге, как нашла их теперь, чтобы решиться на убийство второго офицера. Она хорошо знала, что преднамеренно шла на смерть и, подобно тому, как на фронте в таких случаях поступали советские воины, хотела, чтобы фашисты дороже заплатили за ее жизнь.