«Обезглавить». Адольф Гитлер

Набравшись терпения, Шафров выжидал, когда кончится ее нескончаемое откровение перед Богом, но она неожиданно замолкла и безутешно залилась слезами. «Маринка, Маришенька, доченька, кровинка моя», — только и успел разобрать Шафров в мучительном стоне и плаче жены, но и эти слова будто острым лезвием коснулись его сердца.

— Что? Что с Мариной? — поднялся он с подушек и сел на постели, — Что с Мариной? — повторил вопрос онемевшей от горя жене. — Да ответь же наконец, — потребовал он.

— Немцы… Немцы арестовали ее, — простонала сквозь слезы Людмила Павловна и вновь горестно и нудно заныла. — Доченька, кровинка моя…

— За что? — едва вымолвил Шафров. Лицо его потемнело, вмиг посиневшие губы остались раскрытыми и весь он как-то сник. — За что? — вновь спросил он убивавшуюся в безутешном горе жену.

— Она убила немецкого майора из комендатуры, — ответила Людмила Павловна и смотрела на него сквозь слезы, будто молила не судить строго за то, что недоговаривает, утаивает, что ценою своей жизни Марина освободила заложников. Она щадила Шафрова.

— Убила майора? — спросил недоверчиво Шафров. — Марина — убийца?

Устало откинулся на высоко взбитые подушки и лежал неподвижно, испытывая чувство гордости за смелый поступок дочери и чувство уязвленного самолюбия за то, что не доверилась ему. Однако в таком состоянии пребывал он недолго. Мысль об аресте Марины больно сверлила мозг, не располагала к длительным размышлениям.

На краю постели сидела присмиревшая Людмила Павловна. Ее жалкий, раздавленный горем вид вызвал у Шафрова щемящую тоску. Он потянулся к ее руке и она вздрогнула, посмотрела на него болезненным взглядом, прошептала:

— Не верю, Сашенька, не верю. Видит бог, это кто-то и зачем-то подстроил. Господь покарает их. Он защитит Марину. Я буду денно и нощно молиться за нее.

Будто жаром плеснула Людмила Павловна на Шафрова своим заклинанием о спасении Марины, и он решительно поднялся с постели.

— Костюм мне. Парадный, военный костюм.

— Ты что? — испугалась Людмила Павловна. — Зачем тебе костюм?

— Костюм, — раздраженно повторил Шафров, — К военному коменданту Брюсселя пойду. Не Господь, а я должен защитить свою дочь, — запальчиво произнес он, — Марина не виновна!

— О, господи! Они и тебя, старого, арестуют, в тюрьму посадят, — запричитала, засуетилась Людмила Павловна. Но Шафрова остановить уже было невозможно.

* * *

Ароматный запах хорошо приготовленного кофе, смешанный с запахом дыма дорогих сигарет, заполнял обширный кабинет генерала Фолькенхаузена. На камине по-прежнему отсчитывали время часы, но на них не обращали теперь внимания. Операция по розыску убийцы майора Крюге была завершена, и Фолькенхаузен с Нагелем, удовлетворенные ее исходом, позволили себе расслабиться за чашкой кофе с коньяком, обсудить последние события в Брюсселе. Удобно расположившись в мягких кожаных креслах за журнальным столиком, они вели неторопливую беседу.

— Надеюсь, господин барон, гестапо уже выяснило, что собой представляет эта Шафрова-Марутаева? — спрашивал Фолькенхаузен, отпивая из чашечки кофе.

— О, да, конечно, — ответил Нагель, самодовольно улыбаясь, — Мы получили исчерпывающие данные о ней, ее отце Александре Шафрове, русском белом офицере-эмигранте. В его биографии обращает на себя внимание один весьма интересный факт. В начале тысяча девятьсот сорокового года он подавал документы в советское посольство в Бельгии с просьбой разрешить ему с семьей выехать в Россию. Но помешала война и наша победа над Бельгией.

— Это интересно, — оживился Фолькенхаузен, — Он стал красным?

— Не думаю. Такими данными, к сожалению, мы не располагаем. Хотя сам этот факт заслуживает внимания, и мы его изучаем. Нагель поставил на стол чашечку с кофе, раскурил сигарету, — Видите ли, господин генерал, жизнь русской эмиграции за рубежом, смею вас уверить, далеко не сахар. Ни мы, немцы, ни другие нации и государства Европы и Америки, не доверяют им, и от этого они чувствуют себя людьми второго сорта. Собственно, так оно и должно быть. Мы не приглашали их в Европу! Ощущение постоянной неполноценности рождает у них недовольство, они мечутся по всему миру в поисках счастья, но нигде его не находят и все это в конечном итоге приводит их к ностальгии, тоске по Родине. Многих тянет домой. Не исключаю, что в таком положении оказался и Шафров.

— И все же, как вы намерены распорядиться судьбой Шафрова?

— Он слишком стар и тяжело болен…

— Вам, конечно, виднее, но я бы действовал в отношении его более решительно, — посоветовал Фолькенхаузен.

— Видите ли, — улыбнулся с чувством превосходства Нагель, — в гестапо прямолинейность действий не всегда приводит к цели. Часто нужен маневр, гибкость.

— Не спорю, не спорю.

— Мы арестовали мужа террористки Юрия Марутаева. Недельку, две поработаем с ним, выпустим на волю и установим постоянное наблюдение. Это может принести больше пользы, чем прямой удар. Под таким же наблюдением сейчас находится и Шафров.

— Я не тороплю вас принимать решение в отношении Шафрова, ответил Фолькенхаузен.