«Обезглавить». Адольф Гитлер

Просьба Марины оказалась для него ошеломляющей. Оттолкнувшись руками от стола, он отодвинулся вместе со стулом на некоторое удаление и с этого расстояния рассматривал ее изучающим взглядом, пытаясь понять, откуда у этой хрупкой и милой дамы такая решимость. Он представлял ее в той роли, которую она до сих пор прилежно и четко выполняла, но вообразить убийцей Крюге не мог.

Марина поняла его сомнение, и как могла убедительнее стала развивать свою мысль, доказывать правомерность просьбы. При этом в каждое слово она вкладывала такие чувства боли за свою Родину и любви к ней, что не понять ее было просто нельзя.

— Поймите, Анри, меня, русскую женщину, — звучал ее проникновенный, до хрипотцы приглушенный волнением голос. — По ночам мне снится Россия в огне пожарищ, залитая кровью русских людей. Снятся виселицы с повешенными людьми, братские могилы погибших, старики и дети, которые тянут ко мне руки, молят помочь им, обреченным фашистами на смерть, — Ее запальчивый и страстный голос, со слишком обнаженной болью, понизился до шепота и она умолкла. Проглотив ком, подступивший к горлу, произнесла убежденно выстраданное сердцем решение, — Я должна помочь им. Должна, понимаете? Это мой долг! Майор Крюге умрет. А бельгийцы потом завершат то, что начну я.

Высказав все, что хотела, ради чего приехала на явку с Киевицем, Марина умолкла. Молчал и он. Притихшие, в странной окаменелости сидели они за столом, размышляя над трудной проблемой, которую поставила перед ними жизнь.

Киевиц чувствовал себя так, будто сердцем прикоснулся к горю Марины, и, опаленное этим горем, оно подсказывало то единственно правильное решение, за которым к нему приехала эта русская женщина. Но имел ли он право принимать такое решение? Он опустил голову и сидел молча, словно под тяжестью непосильного бремени, давившего ему на плечи, которое он не мог, не имел права сбросить. Как много было общего в их взглядах! Ведь он и сам пылал такой же неистребимой ненавистью к фашистам, какой пылала Марина. И не красивого слова ради заявил, что готов убивать их. Так какой же дать ответ, если они были единомышленниками?

Он поднял голову, посмотрел пристально на застывшее в непреклонной решимости лицо Марины, на котором лихорадочным блеском горели черные глаза, вопросительно и требовательно уставленные на него, и понял, что, пожалуй, не было сейчас в мире той силы, такого человека, которые смогли бы заставить ее отказаться от своего решения. Она была готова к возмездию и совершит его, независимо от того, какой ответ он даст ей сейчас.

— Видите ли, мадам, — сказал он медленно, растягивая слова, словно доставая их откуда-то из глубины души, потайных уголков разума. — Я хорошо понимаю вас. Но я не могу нарушить данных мне инструкций.

Марина окатила его отчужденным взглядом и в ее голове молнией блеснула мысль: «Зачем приехала? Зачем спрашиваю позволения на то, что сама могу сделать?» Киевиц продолжил подчеркнуто твердо:

— И в то же время, мадам, я не могу запретить вам действовать так, как велит вам ваша совесть.

Минутное молчание нарушил страстный голос Марины.

— Спасибо вам, мсье Анри. Русское спасибо.

* * *

Встреча с Киевицем существенно изменила жизнь Марины, подчинив ее единственной цели — подготовке к уничтожению Крюге. Она не уходила от повседневных забот по дому, как всегда была мила и внимательна к мужу, ласковой с детьми и делала все, что положено делать в семье жене и матери, но эти будничные, привычные ей заботы с каждым днем как бы отодвигались на задний план, а их место прочно заняла мысль об убийстве Крюге. Поначалу ей казалось, что в этом убийстве нет ничего сложного — надо только выследить Крюге, выстрелить в упор и скрыться. На первый взгляд, это казалось как будто бы просто. Когда же она стала тщательно обдумывать предстоящую операцию, то встретилась с такими вопросами, о существовании которых на первых порах и не подозревала.

Прежде всего она должна была решить, кому раскрыть свой замысел и кого взять с собой на операцию? Близкими людьми, с которыми она могла откровенно поделиться своими мыслями, были муж Юрий и Деклер. Кого же из них попросить? Или для надежности идти втроем? Так было бы, конечно, лучше, но во всем этом было единственное, что она не могла позволить себе — рисковать еще двумя жизнями. К тому же в случае провала, что она тоже не исключала, оставшимся детям нужен был хотя бы отец. Поразмыслив так, решила убийство совершить в одиночку, рисковать только своей жизнью, никого не подвергать опасности.