Обезьяна на мачте

— Он должен принадлежать всей команде!

С этим все были согласны. Тут же давались советы, чем кормить цыпленка. Некоторые уже мечтали, какой из него вырастет красавец-петух, обязательно огненно-красный, и с каким удовольствием будут слушать на корабле его пение. Он будет подавать свой голос на всю эскадру. Сам «бешеный адмирал» лопнет от зависти к нам.

Начальство с трудом разогнало команду на работы. Но в этот день во всех отделениях корабля разговор шел только о цыпленке. Мы не могли забыть о нем. Может быть, он потому так взволновал нас, что был слишком мал и беззащитен среди этого огромного царства железа и мощных механизмов, самодвижущихся мин, башенных и бортовых орудий, тысяч взрывчатых снарядов. Правительство хотело, чтобы мы поддержали на поле брани опозоренную честь Российской империи. Но теперь никто уже об этом не думал, как и о своем безотрадном существовании. Цыпленок, словно родное и самое любимое детище, заполнил все наше сознание.

Зефиров не имел времени нянчиться со своей находкой и подарил цыпленка рулевому Воловскому. Тот проявил большую заботу о нем и дал ему прозвище Сынок. Для него была сделана клетка. Питался он хорошо: вареной кашей из разных круп, размоченным белым хлебом, крошеным желтком. Кроме того, каждый человек, бывая на берегу, считал своим долгом принести для него каких-нибудь насекомых или личинок. Согласно уговору, кормил цыпленка только один Воловский, чтобы он лучше привык к своему хозяину. Так проходили дни, недели. К нашему всеобщему удовольствию, цыпленок увеличивался в весе, обрастал перьями, оформлялся в птицу. Днем его выпускали из клетки гулять по палубе, и тогда, под тропическим солнцем, он чувствовал себя здесь как на деревенской лужайке. Иногда, не видя своего пернатого воспитанника, Воловский манил его:

— Сынок, Сынок...

И цыпленок с каким-то особенно радостным цырканьем бежал на знакомый голос, зная, что получит какое‑либо лакомство. Он клевал пищу прямо из рук Воловского, а потом, как на нашест, забирался к нему на плечо. Посмеиваясь, рулевой ходил по палубе, а Сынок, чтобы не свалиться, балансировал отрастающими крылышками.

Все это очень нас забавляло.

Слава о нашем цыпленке распространилась на всю эскадру.

Через полтора месяца наш общий любимец оперился. Он мог самостоятельно забираться на мостик, делал небольшие перелеты. На голове его обозначились отростки гребня. Так шло до сегодняшнего события.

Команду после полуденного отдыха разбудили пить чай. Сигнальщики и рулевые, собравшись на верхнем мостике, расселись кружком прямо на полу, застланном линолеумом. Перед ними стоял полуведерный чайник из красной меди. Раскинутый над головами тент умерял тропическую жару. Кто-то открыл крышку чайника, чтобы скорее остыл кипяток. Сынок, ощипываясь, молча сидел на ручке штурвала, словно прислушиваясь к ленивому разговору людей. Потом, может быть, привлеченный блеском начищенной меди, он неожиданно вспорхнул, чтобы пересесть на чайник. Вдруг все сразу вскрикнули, как от боли: цыпленок угодил в кипяток и моментально сварился.

Минут через десять на «Орле» уже знали об этом все матросы и офицеры.  

* [5]

Любимец старшего офицера

Перевод с нем. Евг. Петрова

Капитан фон Генгстенберг сидел в удобном плетеном кресле на кормовом балконе крейсера «Фрика» и был занят чисткою апельсина.

Время было послеобеденное, и жара стояла невыносимая, так как крейсер шел тропиками: но под тентом было сравнительно сносно. Капитан уселся в тени, так что солнце его не беспокоило; легкий ветерок несколько смягчал жгучую атмосферу, а удобное плетеное кресло и апельсин также не были лишены некоторой приятности при данных обстоятельствах.

Сидя под тентом на своем балконе, проникнуть куда возможно было только через его собственную каюту, доступ в которую не разрешался никому без предварительного доклада, капитан имел полное основание считать себя в полнейшем уединении и защищенным от всех любопытных взоров.

Поэтому-то обычно сдержанное и спокойное выражение его лица сменилось благодушной улыбкой при взгляде на очищенный наконец апельсин. Он чистил его с особенной тщательностью. Капитан фон Генгстенберг был человеком высшего круга и вообще отличался прекрасными манерами, безупречным костюмом и безукоризненной белизной белья.

Соответственно его привычкам, и апельсин нужно было очистить особенно тщательно. Положим, он употребил на это занятие более получаса, но зато предвкушал теперь с особенным удовольствием предстоящее ему наслаждение.

Однако, несмотря на все меры предосторожности, дело не обошлось без постороннего зрителя и притом очень наблюдательного: от него не ускользнуло ни одно движение капитана. Очевидно, он только ожидал той минуты, когда капитан поднесет апельсин ко рту.

Этот соглядатай сидел в данное время на спинке плетеного кресла и принадлежал к породе обезьян. В ту минуту, когда капитан наконец решился полакомиться сочным плодом, из-за его спины протянулась темная ручка и с быстротой молнии вырвала у него сладкий плод его трудов.