Обезьяна приходит за своим черепом

- А, милый! Вы уже вторые сутки бьетесь в ней, только почему-то не замечаете этого. Помните, вы стояли в толпе и крикнули что-то солдату? И это была истерика, и очень скверная. Вы-то спрятались, а другие за вас поплатились. Потом вы пришли ко мне - и тоже это была истерика. И сейчас, наконец, когда желаете со мной поделиться вашими планами, тоже бьетесь в истерике.

Он вдруг засмеялся.

- А впрочем, желаю вам всего хорошего. Но только не думайте, пожалуйста, что все дело в том, чтобы убивать, убивать, убивать. Одним этим ничего не сделаешь. Истерик-то никто не боится.

Он хотел сказать то-то еще, но в это время затрещали кусты.

Курт отскочил от Ганки.

Чертыхаясь и треща, по кустам кто-то шел к ним, только не со стороны дорожки, а исподволь, в обход.

- Правее, правее, - вдруг крикнул Курт, - там дорожка есть!

Появился Ланэ, за ним Кох и Гарднер.

- Ну, я же говорю, здесь они, - сказал Ланэ, - и доктор тут дрозда ловит.

- Ох, и птицеловы вы! - сказал Гарднер. - Мальчишка к вам все просился, я не пустил его. И нашли же местечко, где птиц ловить! Весь оборвался, пока шел. Курт, где ваш западок? Бросайте его к дьяволу. Больше вам он уже не понадобится. Кончились ваши птички.

Курт посмотрел на него с удивлением.

- Да, да, - сказал Гарднер, - не для кого больше их ловить. Хозяин-то ваш Богу душу отдал. Теперь уж скрывать незачем, профессор-то умер, а у господина Курцера сердце сдало. Вот какие вещи получаются, Курт.

- Ладно! - угрюмо кивнул головой Курт, нимало не удивясь тому, что у Курцера сдало сердце. - Не хватало мне еще вони, упокой, Господи, моего хозяина, а я терпеть больше этого не желаю - в комнату не войдешь.

С минуту все помолчали.

- Сердце сдало, - покачал головой Курт. - И как не сдать, когда здесь такое творится! Профессор-то не чужой человек, а шурин. А господина Курцера этот нечистый дух Бенцинг все сбивал. Если бы не он, у меня бы клумбы чище бенгальских огней заиграли. Я ведь садовник старый, господа, опытный, меня еще старый Курцер учил.

- А кто же мешал тебе? - ворчливо спросил Кох. - Все только с воробьями треплешься. У тебя постоянно что-нибудь не так.

Курт вдруг выпрямился, лицо его одеревенело, он отвесил нижнюю губу и сказал густо и натуженно:

- У меня родители вполне благородные люди из города Профцгейма, а я их законный сынок!

- А? Кох, здорово? - повернулся к своему спутнику Гарднер.

- На эти штучки-то он мастер! Где оскалиться да и покритиканствовать, там и он, - с хмурой улыбкой похвалил Курта Кох.

- Ну ладно, Курт, этот Бенцинг больше вам не помеха, - великодушно сказал Гарднер. - Я его арестовал.

- Да он того и заслужил, - одобрил Гарднера Курт. - Как начнет ходить по дорожкам да кусты тросточкой шевелить: тут почему не так да там по какому праву не этак? - полный базар. А хозяин-то... Вот, лови ему дрозда. Попробуй поймай его! В снасти этой и воробьишка-то не запутается, не то что там дрозд! Они же высокие господа, - он робко поглядел на Гарднера. - Все они слегка...

- Ну, ну? - сказал Гарднер и быстро взглянул на Коха.

Курт немного покрутил пальцами около лба.

- Ах, негодяй, ах, критикан! - сияя, сказал Кох.

- Ладно, Курт, - сказал Гарднер, - мы с вами еще поговорим. Ганка! Завтра утром прошу вас ко мне, поедем в город разбирать дела института.

- На это Ланэ есть, - сказал Ганка, отворачиваясь.

- Вот как! - улыбнулся Гарднер. - А если мне нужно именно вас одного? Ну, так я жду вас к себе, и не завтра, а через тридцать минут, со всеми бумагами. Идемте, Ланэ!

Они ушли втроем, и Курт, склонив голову набок, слушал, как они идут по дороге.

Гарднер сидел внизу, в комнате Курцера, и дописывал рапорт. Он и всегда-то любил писать, а сейчас выписывал последние строчки рапорта прямо с наслаждением. Почерк у него был краси-вый, крупный. Стройные буквы стремительно и прямо ложились на бумагу. Он чувствовал себя прекрасно. Еще день, еще ночь - и все. Пусть даже это дело с профессором и провалится, ему и на это теперь наплевать. Он свое исполнил, кого надо надоумил, кого надо предупредил, а там уж дальше не его забота. Рядом с кипой бумаг лежал раскрытый портфель, набитый документами, и лакированный ящик на замке.

"Как это говорили древние римляне: "Что не берет железо, то возьмет огонь". Честное слово, это ловко! Ему всегда нравилась римская деловитость. И он улыбнулся, вспоминая последний разговор с карликом. "Дудки! Я тебе больше не слуга!"

Гарднер был в новом, очень хорошем штатском костюме, выбритый, надушенный, и поэтому чувствовал невероятную легкость во всем, точно после хорошего душа.

Солдат ввел Ганку и остановился около притолоки.

- А, - сказал Гарднер радушно, - все-таки пришли. Садитесь, пожалуйста. А чего вы такой зеленый? Можно идти, - обратился он к солдату. - Вы что, принесли что-нибудь?

- Да, - сказал Ганка, - смотрите, что я нашел в кабинете профессора, он вынул из кармана длинный, плотный конверт.

Не вставая, Гарднер через стол протянул руку.

- Ага, давайте-ка сюда. Все писал, старичок!

Он посмотрел конверт на свет, понюхал и рванул его вкось.