Обезьяна приходит за своим черепом

Стоя так же неподвижно, скрестя руки под пледом (такие женщины всегда что-то изображают - Изиду ли, статую ли, знаменитую ли актрису), она сказала ровно и невыразительно:

- Мне вас жалко! - И прибавила: - Очень, очень жалко!

Я вдруг вспомнил, что имею дело с сумасшедшей, скорее всего сбежавшей из лечебницы, и поэтому ответил:

- И я вас тогда тоже жалел.

- А! Это все не то, - ответила она досадливо. - Мне жалко потому, что вас хотят убить.

- За что же, дорогая? - спросил я ласково. - Что я сделал плохого?

- Ну да все равно, - оборвала она вдруг себя, - черт с вами! - И, не целясь, не стремясь попасть, вдруг вырвала руку из-под пледа и выстрелила в меня раз и другой.

Боли я не почувствовал, только удар в бедро, такой резкий, что мне показалось, будто у меня вихрем оторвало ногу. Пол стал стеной под моими ногами, я осел и закрыл голову, но она больше и не стреляла, а только ударила с размаху ногой в деревянную перегородку шкафа, так, что он весь загудел и из него со звоном посыпались стекла.

- Довольно крови, довольно убийств! - сказала она ровно, заученно и громко, как в жестяной рупор.

И вдруг - раз! раз! раз! - выстрелила в потолок еще три раза.

Когда вбежали люди - секретарь, королевский прокурор, еще кто-то, она выстрелила шестой раз. Просто вскинула руку поверх их голов и пустила пулю в бронзовый бюст Роденбаха. Когда на нее налетели, подмяли, обезоружили, она не сопротивлялась, а только, лежа на полу, повторяла громко, хрипло и спокойно, высоко подняв голову:

- Довольно крови! Крови довольно! Довольно, довольно, довольно!