- О, - радостно удивился Гарднер, - даже так? Ну, да вы совсем снисходительны к Герма-нии и к ее армии, господин Мезонье! - Он отвесил легкий полупоклон отцу. - Ну ладно, если вы уже так великодушны, так вот я даю вам честное слово, что доктор Ганка арестован совершенно вне зависимости от разговора, который на днях мне пришлось с ним вести. Удовлетворяет вас это?
Отец нерешительно поглядел на него.
- Я, - начал он, - не совсем...
- ...мне верите, - предупредительно докончил Гарднер.
- Нет, не то. Но тогда я не совсем понимаю причины его ареста... Что мог сделать Ганка?
Гарднер посмотрел ему в глаза и покачал головой.
- Ай-ай-ай, господин Мезонье, господин Мезонье! Неужели это правда? спросил он с легким осуждением.
- Что правда?
- А вот то, что вы говорите мне сейчас?
- Что я не знаю, за что арестован Ганка? - пожал плечами отец. - Ну, если вы считаете меня его сообщником...
- О, нет! Ни в коем случае я не считаю вас сообщником Ганки. Но Ганка-то, несомненно, ваш сообщник.
За столом наступило короткое тревожное молчание.
Гарднер обернулся и посмотрел на молочницу.
- Эта девушка? - спросил он.
Она вспыхнула и отодвинула чашку.
- Это наша молочница, - сказала мать. - Она принесла нам сливок и попала в эту кашу на площади Принцессы Вильгельмины.
- Ага! - принял к сведению Гарднер. - Но теперь она вам не нужна, не правда ли?
Молочница неловко встала с места.
- Я подожду на кухне, - сказала она и вышла.
- Вы мне обещали кофе, фрау Курцер! - напомнил Гарднер и повернулся к отцу. - Вы, конечно, клевещете на себя, гоподин Мезонье! Я слишком высокого мнения о вашей догадливости и интуиции, чтоб поверить вам. Да и не мое дело разъяснять вам наши отношения. Но что касается господина Ганки, то тут я вам должен твердо и решительно сказать: никакие личные счеты в его аресте не замешаны.
- Вот теперь-то я и не верю вам, господин Гарднер! - убито сказал отец. - Иначе почему я не арестован и зачем вы все мне это говорите?
- Ну, это я вам объяснять пока не буду, - ласково улыбнулся Гарднер, вы очень скоро все узнаете сами. Но вот что мне хочется вам сказать сейчас. - Он стал вдруг очень серьезен. - Я работаю в гестапо, в органе уничтожения, пресечения и смерти. Но никогда я, державший в руках весь этот мощный и беспощадный механизм, не пользовался им, чтобы уничтожить моего личного врага. Верите вы мне?
Отец молчал.
- Вижу, что не верите. Но сейчас объясню, почему вам следует мне верить. Дело-то вот в чем: когда кто-нибудь меня заденет или оскорбит, я его тут же, как собаку, застрелю на месте.
- А это всегда возможно? - поинтересовался отец.
- Всегда! - твердо ответил Гарднер. - В военное время? В неприятельском городе? Всегда! Теперь вы мне верите?
- Да! - вздохнул отец. - Это логично, в это верю!
- Ну, а если вы в это поверили, то поверьте во все остальное: в аресте Ганки моя личная воля никакой роли не играла. Главный виновник ареста Ганки...
- Ну? - со страхом спросил отец.
Гарднер неожиданно повернулся к матери.
- Теперь вот какое у меня дело. Разрешите взглянуть на ваш балкон? Он ведь не заперт?
- Нет, - сказала мать и поглядела на него.
- Так разрешите, я пройду посмотреть? - Он быстро встал и вышел на балкон.
- Главный виновник ареста Ганки... - повторил отец. - Как это он сказал, Берта?
- А, да не думай ты об этом, не думай! - досадливо приказала мать. Мало ли что тебе он скажет!
Отец приложил руку ко лбу.
- Я начинаю кое-что понимать, Берта, - сказал он жалобно. - Но не дай Бог, чтоб я понял все до конца!
Возвратился Гарднер.
- Что у вас там, овощи? - спросил он, отряхивая колени.
- Картошка! - убито ответила мать.
- Так! Картошка! Ну, а когда он у вас ремонтировался в последний раз?
Мать посмотрела на него с недоумением.
- Точно месяц я вам не назову...
- А сезон назвать можете? Летом? Зимой? Весной? - он все отряхивал колени.
- Последний раз - в марте, - вспомнил отец.
- Ага, в марте! Ну, а какой ремонт был - текущий или капитальный?
- Что-то там со штукатуркой, - медленно и нерешительно вспомнил отец.
- Текущий ремонт, - решил Гарднер. - Ну, а внизу кто живет?
- Весь дом занимаем мы, внизу, под балконом, пустая комната, ответила мать.
- Хорошо, но в ней, в этой пустой комнате, все-таки, наверное, что-то есть? - в голосе Гарднера слышалось легкое нетерпение.
- Только старые вещи! - сказала мать.
- Так вот идемте посмотрим эти старые вещи, - сказал Гарднер и пошел к двери.
Я побежал за ним.
В комнате Гарднер осмотрел все диваны с гудящими пружинами - казалось, что в них завелся целый рой майских жуков - сдвинул с места пыльные и дряхлые кресла с экзематозной сыпью позолоты, открыл дверцы шкафа и сунул в него лицо, пнул ногой сундук, так, что он рассерженно загудел густым, утробным голосом, потом долго, прищурившись, смотрел на потолок и вдруг потребовал лестницу.
Лестницу принесли.
Он полез на нее, потрогал хвост облезлого плафона, заглянул под него.
Там был опять-таки потолок.
Он сказал "ага", отряхнул руки и слез с лестницы.
- Теперь идемте пить кофе! - сказал он с легким вздохом облегчения.