Обезьяна приходит за своим черепом

Он легко выскочил из автомобиля и широким, мягким шагом, похожий на быстро крадущуюся белую рысь, пошёл по дороге.

Были только первые минуты рассвета. В неподвижном белом воздухе чётко и ясно рисовались немногие предметы — круглые чёрные кусты по бокам дороги, чёрная же, тускло блестевшая в канавке вода и в перспективе несколько высоких, прямых деревьев. Деревья стояли совершенно неподвижно, как будто выхваченные одним взмахом ножа из целого куска фанеры или жести. Ещё дальше, как за толстым, мутным стеклом, виднелось поле, кусты и тусклые красные крыши, вытянутые в одну нитку. Видимо, там находилась деревня. В ту секунду, когда Курцер выпрыгнул из машины, вдалеке пронзительно закричал петух. И в тончайшем, ломком, как ледок, от утреннего холода воздухе его крик прозвучал особенно гулко.

«И пропел петел в третий раз», — вспомнилась почему-то Курцеру евангельская цитата.

Убитый лежал на дороге, полуоткрыв рот и показывая крепкие жёлтые, как калёные орехи, зубы. Около его головы уже наползла небольшая чёрная маслянистая лужица.

— Куда вы его? — спросил Курцер и опустился на корточки.

— В лоб, — поспешно сказал лейтенант. — Вам надо отойти с дороги, охрана обшаривает кусты.

— Вы уже связались с городом? — спросил Курцер, неотрывно смотря на убитого.

— Пока не удалось включиться в телефонную сеть. На большом расстоянии перерезаны провода.

— Здорово! — похвалил кого-то Курцер. — Молодцы! — и повернул ладонями кверху руки трупа.

При фонаре были видны жёлтые мозоли, толстая, продублённая кожа. Курцер даже слегка пощёлкал по ней пальцем. Потом провёл рукой по бокам брюк, где находились карманы.

— Ничего нет, — сказал стоящий над ним солдат. — Вот только, — он протянул маленькое круглое зеркальце в черепаховой оправе.

Курцер посмотрел на него, но в руки не взял.

Около накренившегося автомобиля стояла группа военных, человек восемь — десять. Из них двое в ординарной военной форме, забрызганные грязью, с винтовками старого образца, с примкнутыми неуклюжими австрийскими штыками. Серый отблеск утра блестел в широких лезвиях штыков. «Откуда эти чучела?» смутно, не удивляясь, подумал Курцер. Он снова поглядел в лицо трупа. Оно было ничем не примечательно. Ординарнейшее широкое лицо с зеленоватой, неживой кожей городского жителя, всё в мелких жёлтых веснушках. Нос широкий, расплывчатый. Небольшие висячие усы.

Курцер поднялся и резким движением отряхнул руки.

— Альфред! — позвал он лейтенанта и показал на солдат с примкнутыми штыками: — Это кто такие?

— С ближайшего полицейского поста, — ответил лейтенант. — Оказались поблизости и выскочили на выстрел. Пьяные. Видно, что шли к бабам. У одного новая женская рубаха под мышкой. Живут тут две недели и вот ничего не знают.

— Как это всегда и полагается регулярной охране, — спокойно констатировал Курцер. — Гарднеровская система работы. Недаром при нём уже убили одного наместника. Нет, всё-таки придётся сменить этого идиота.

Он подошёл к солдату.

— Где ваш пост? — спросил он миролюбиво.

— За два километра отсюда, — ответил один солдат, робко глядя на него.

— А сколько вас всего? — спросил Курцер.

— Сорок пять человек рядовых и один лейтенант, — ответил тот же солдат.

— Сорок пять человек! Ну как же вы сегодня очутились тут?

— Мы были посланы в обход. И, кроме того...

— Вот что, братцы, — миролюбиво сказал Курцер. — Вы мне не врите, я не ваш комендант. Что там за обход? Два человека за две версты от поста? Что вы мне морочите голову, как глупенькому? И бабья рубаха у вас зачем-то?..

— Господин начальник может это проверить, — ответил бойко до сих пор молчавший солдат. — Так точно, посланы в обход старшим лейтенантом Родэ.

— Запишите, Альфред, Родэ — старший лейтенант, — сказал спокойно Курцер. — Бабья рубаха, бабья рубаха как сюда попала? — закричал он вдруг. — Что это вам — штык, ружьё, револьвер? За каким чёртом она вам?

— Мы по дороге должны были зайти... — робко сказал второй солдат.

— Ну? — крикнул Курцер. — Должны были зайти...

— К моей невесте, — наконец выдавил из себя первый. — Я вот и...

— Вот! — облегчённо вздохнул Курцер. — С этого и следовало было начать. Значит, так: вы ушли с поста к бабам? Где же они живут?

Солдаты молчали, переминаясь.

— Чёрт вас возьми, ослов! — заревел Курцер во всё горло и не топнул, а пнул ногой в землю. — Если вы будете молчать, я расстреляю вас на месте!

Он в самом деле был взбешён до крайности. Вся эта идиотская история с выстрелами из-за кустов, остановленным автомобилем, застреленным террористом, двумя перепуганными болванами в солдатской форме, бабьей ночной рубахой — её, распустив, держал перед ним Альфред, так что он досыта мог налюбоваться на все её банты и кружевные оборки, — окончательно вывела его из себя. Он чувствовал, что может заорать во всё горло, кинуться с кулаками, затопать ногами, вообще проделать что-то ужасное и смешное.

Он глубоко вздохнул, вытащил из кармана портсигар, подержал его и спрятал: это не годилось показывать — пальцы у него дрожали мелко и противно, и он сам не знал, от злости или от страха.