Обезьяна зимой

— Тут у меня припасена бутылка старого коньяка. Налить вам рюмочку?

ГЛАВА 4

Кантен долго корпел над семнадцатитомной энциклопедией — один том лежал раскрытый на статье «Мадрид», в другом была загнута страница на статье «Коррида», — наконец утомился, поднял голову и рассеянно посмотрел, как суетится вокруг своего автомобиля парень в баскском берете, с боевыми наградами на груди — видно, успел повоевать, хоть и молод, — торгующий изделиями монахов из аббатства Сен-Вандрий. С ребяческим задором укладывал он коробки с товаром в громоздкую американскую машину. «Паблик релейшнз», как он любил себя называть. Нынче орден странствующих рыцарей от коммерции не тот, что был прежде, когда с началом сезона они приезжали по железной дороге, останавливались в гостинице и жили до тех пор, пока не выжимали из городка все, что можно; по вечерам они любили рассказывать разные истории из своей кочевой жизни, причем, бывало, одни и те же байки звучали из разных уст, — эдакая бродячая труппа, колесящая по всей Франции. Они так же любили побахвалиться своими подвигами, как видавшие виды репортеры похождениями в разных концах света, и не было для них большего удовольствия, чем эти ночные посиделки. Некоторые даже устраивались вдвоем, а то и вчетвером в одном номере: мастика с канцтоварами, сельхозтехника с наручными часами, — чтобы иметь возможность делиться воспоминаниями чуть не до утра. Кантен втайне завидовал им и делал щедрые скидки. С появлением автомобилей застольным беседам пришел конец. Коммерсанты нового поколения налетали, как вихрь, никто ни с кем не общался, каждый катил своей дорогой. Большинство старалось на выходные вернуться домой, и «представительская комната» пустовала. Единственное преимущество заключалось в том, что визиты торговцев стали частыми и регулярными, они появлялись и исчезали в строго определенное время, как фигурки на старинных курантах, никогда никаких фокусов и неожиданностей. Парень из Сен-Вандрия приезжал каждую последнюю среду месяца.

Сюзанна решила сделать прическу. В парикмахерской ей накрутили волосы на бигуди, так что она стала похожа на Минерву в шлеме, и теперь, скользя вдоль стен, возвращалась домой, радуясь темноте. Одной рукой она держалась за голову, другую виновато прижимала ко рту. По всей гостинице, из бельевой в номера и обратно, сновали горничные и всякий раз, встречаясь взглядом с Кантеном, хитро улыбались: на кухне, наряженный в фартук, орудовал Фуке. Как только машина торговца скрылась, словно нырнув в кисею дождя, Кантен тихонько подошел к двустворчатой двери с круглыми окошками, отсюда поступали команды, выполнявшиеся на плитах и разделочных досках.

Фуке стоял у большого, изрезанного кухонным ножом и лоснящегося от жира деревянного стола и старательно вытаскивал косточки из маслин. Перед ним были расставлены тарелки и миски с разной снедью — компоненты и специи для его стряпни. Он настоял на том, чтобы закупить все самому: мол, для фаршированных рулетов так же важно правильно выбрать сорт масла, как вовремя прибавить и убавить огонь. Старая Жанна поначалу недовольно ворчала, но потом стала с интересом смотреть, как Фуке щедрой рукой намазывает на телячьи эскалопы гусиную печенку.

«Мальчик пижонит, — думал Кантен, — слишком много он всего напихал в эти рулеты, профессионалы так не делают. Хочется шикнуть, всех удивить, а на самом-то деле не больно много он в этом смыслит: ветчину режет толсто, а зря — трудно будет закрутить и связать. Трюфели и вовсе ни к чему. Он это, конечно, от широты души — здорово, но глупо. Апельсинные дольки выдают склонность к контрастам, очень смело… Но главное — какая артистичность, какие легкие, точные движения, а некоторые вещи, пусть простые, явно отработаны не сейчас».

Меж тем Фуке крошил парижские шампиньоны в разведенный виноградный уксус.

«Неплохо! — одобрил Кантен. — Подшлифовать его, отучить от любви к слишком резким пряностям — глядишь, получится приличный спец по соусам. Было бы время, я б его и по части тушения просветил».

Он зашел на кухню и зажег полный свет — тотчас засияли медные кастрюли.

— Глаза испортите, — сказал он Фуке.

Тот приветливо взмахнул рукой и ответил, продолжая колдовать:

— В рулетах главное — искусство полутонов, чтоб корочка получилась смуглая, а начинка отливала перламутром, при слишком ярком свете я перестаю чувствовать оттенки и переходы. Итак, повторяю: начинаем с маслин, берем черную и зеленую, разрезаем и соединяем, вот так… эскалоп смазываем печенкой, накрываем ломтиком ветчины, сверху кладем маслины и заворачиваем… тут у нас раскаленное сливочное масло с кусочками сала и пережаренным луком — для цвета… сначала обжарим рулетики на сильном огне, потом огонек сделаем слабенький, добавим шампиньоны, вот эти трюфели, остаток маслин и накроем крышкой.

— А как же апельсины? — спросил Кантен.

— Пока еще не знаю. Вообще говоря, это в вашу честь, ради китайского колорита. Нутром чую, что они в самый раз для соуса. Кстати, о соусе — нельзя ли попросить у вас капельку того чудесного коньяка, которым вы меня угощали?