Обезьяний ящик

Не всем, однако, это интересно. Все же скажу пару фраз. Я читал эти книги с выписками в конце 1960-х годочков в «спецхране» (!!!) Публичной библиотеки (кто сейчас помнит отделы специального хранения в больших библиотеках), когда усиленно занимался изучением оккультных проделок В.Я.Брюсова–А.Л.Миропольского (наст. фам. А.А.Ланг, символист второй руки, но маг – первого ранга). В.П.Лебедев любезно сообщил мне в письме, что писал о Кардеке в своей книге «Научные принципы и околонаучные мифы» (М., 1980). Ну, ладно, мне и Редактору такое чтение было нужно по «делу», а Бакунину-Чхартишвили к чему ЭТО… Бог весть.

Пора закругляться, т.е. и честь знать. Приоткрою занавеску исповедальни. Читатель, эта заметка, как и все прочие мои статейки (в отличие от «ученых» опусов), написана в один присест, в состоянии специфического транса, набело; шесть с половиной часов я не вставал из-за машины бесовской, не пил, не ел, даже пИсать не ходил. Как составитель рифмованных текстов осмелюсь сказать – сие нечто вроде вдохновения (впрочем, это слово слишком захватано жирными пальцами разных бесстыжих краснобаев).

Читатель, когда прочитаешь «Кладбищенские истории», на Тебя сойдет великий покой, ибо писатель – великий утешитель, добрый, терпеливый, великодушный, всепонимающий и всепрощающий. Фаворский свет. Паламический огонь. Светоносный эфир. Вот такая, бля, танатология, как гутарят в рюмочных под паленую водочку. Великое утешение и великий свет (простите за высокопарность, больше не буду). Большой писатель Борис Акунин превращается в сверхбольшого… А истерические разносы-поносы-доносы ему, как с окурка пепел. Вот так!

23 марта 2005 г. 8 час. 17 мин.

Солнечное морозное утро.

Давление 168/93. Пульс 102.

Петергоф.

Завтра мне – 57 лет.

Письма с войны, письма из войны, или Сергей Васильевич Гречишкин Великой Победе в Великой войне. Часть I.

Любезный читатель, на сей раз предлагаю Твоему благосклонному или неблагосклонному вниманию подборку писем военной поры, отправленных моим отцом – моей матери. Я отобрал немного писем (всего их около ста), ибо они монотонны, как кружение чичиковской брички по губернской распутице. В них нет описаний сражений, воинских подвигов, лишений, любви к Сталину и партии, клокочущей ненависти к врагу, призывов к мести и т.д. Любящий военный врач пишет любимой жене в блокадный Ленинград. Какова же тематика-проблематика писем? Люблю, люблю, люблю, береги себя, держись, выслал деньги, устал, много раненых, долг, стоицизм и т.д. Никакого пафоса, никакой героики, нервозности, истерии. Все четко, ясно, просветленно (читатель, ей-Богу, похоже на самурайские письма). Все согрето высокой любовью и высокой надеждой на грядущую встречу. Письма матери к отцу из осажденного Питера военных лет я когда-нибудь подготовлю к печати (пока до них руки не дошли…).

Мой отец, Гречишкин Сергей Васильевич, родился 15 июля (по новому стилю) 1908 г. в Калуге, где дед («запасной» штабс-капитан) между Японской и Германской кампаниями служил бухгалтером. Бухгалтерами тогда были только мужчины, и дед получал невероятно высокое для провинции жалование 175 рублей. Ну-с, понятно, свой деревянный двухэтажный дом, на праздники – десятки гостей, включая калужского архиепископа. В семье деда и бабки (Анна Григорьевна Гречишкина, урожд. Рубцова, во втором браке – Саволайнен; 1890-1971) было трое детей: Сергей, Борис (1909 г. рожд.) и Валентина (все они прожили долгую жизнь; дядя был крупным авиаинженером, тетка – врачом-хирургом первой категории).

После Гражданской войны дед с бабкой развелись (дед шесть лет провел на фронтах), бабка вышла замуж за финского коммуниста, потом – красного командира по фамилии Саволайнен, который был на 13 лет моложе ее. Отец всегда поминал отчима добрым словом. В 1937 г. финна расстреляли, бабку с паспортной фамилией Саволайнен выслали на 10 лет из Москвы, в ссылку за ней последовала дочь (1918 г. рожд.).