Обезьяны в бизнесе. Как запускать проекты по лучшим стратегиям Кремниевой долины

Через неделю рекрутер Adchemy позвонил мне и предложил выслать билет на самолет в Калифорнию. Бросив капитализм на произвол судьбы, я принял приглашение и через несколько дней вернулся в Область залива, которую покинул три года назад. Мне было на самом деле более-менее начхать на происходящее. Я быстро пролетел через череду интервью, с новоявленным доктором наук по имени Дейвид Каучак и вице-президентом отдела исследований, заново вычисляя вероятности в рамках парадокса дней рождений и заполняя доску размером с стену своими пространными калькуляциями. По-настоящему хорошо я помню только, что выклянчил в прокате Ford Mustang – после того как в шесть часов вечера освободился из ада этих интервью. До моего рейса оставалось еще целых три часа.

Затем я направился к тому месту в Сан-Франциско, куда моя душа действительно тянулась, а именно смотался в Мишен Дистрикт. Припарковал арендованную машину в этом не самом благонадежном районе и пошел в Zeitgeist[10] пить «Кровавую Мэри». Я чуть не залпом проглотил пинту водки с рассолом, перцем чили, томатным соком, целой горой хрена, двумя оливками и фаллической конструкцией из маринованной стручковой фасоли. Выпил, запрыгнул обратно в Mustang и погнал его в аэропорт. Про Adchemy я и думать забыл.

Через неделю мне позвонили из компании и предложили работу. Капитализм в той форме, в какой видели его мои коллеги из Goldman (уже почти бывшие), держался на последнем издыхании. Интуиция подсказывала, что изолированный и замкнутый сам на себе мир технологий останется последним оплотом деловой жизни в грядущем коллапсе. Я поторговался с Adchemy насчет условий предложения со своего персонального телефона с трейдерского этажа Goldman Sachs, рассматривая при этом Млечный Путь из огней манхэттенских небоскребов. Я чувствовал себя единственным, кто надувал спасательный плот, пока остальные все еще вычерпывали воду с тонущего корабля, крича «Есть!» в ответ на приказы капитана.

За неделю до моего последнего дня в компании я пообедал с единственным высшим чином Goldman Sachs, который не был конченым козлом. Скотт Вайнштейн в течение недолгого времени был моим боссом, а в прежних корпоративных жизнях возглавлял бюро по торговле электроэнергией и руководил командой стратегов, занимавшихся кредитно-дефолтными свопами, где я в стрессовой атмосфере выстраивал модели и просчитывал риски. Он был лет на десять старше большинства сотрудников на уровне управляющего директора и работал на Goldman уже около двадцати лет, хоть так и не дошел до уровня партнера. Из-за какой-то особенности работы сосудов (возможно, вызванной курением) его лицо наливалось томатно-красным цветом, когда он был на эмоциях – а он был на них почти все время. И это в сочетании с торсом, похожим на бочку, и быстрым, срывающимся на стаккато говором неопределяемого происхождения – Восточное побережье, но откуда именно? Филадельфия? Балтимор? Возникало ощущение, что Скотт в любой момент может сорваться в пароксизм жестокости на манер Скорсезе. Он был чуть ли не единственным неподдельным человеком, которого я повстречал на этаже трейдеров.

Сидя на сорок седьмом этаже в столовой Goldman Sachs с панорамными видами на 360 градусов на Нижний Манхэттен и Нью-Йоркскую гавань, мы непринужденно болтали о разных внутрикорпоративных драмах, которые вызвал этот финансовый зомби-апокалипсис. Наконец мы, слегка неуклюже, подобрались к теме моего увольнения. В Goldman я был всего лишь маленький мушкой на большом коровьем крупе, но, по крайней мере, в узком кругу тема моего отбытия из «большой игры» в сомнительный калифорнийский стартап стала вполне себе предметом для разговора. Большинство коллег думали, что я сошел с ума.

– Скотт, ты никогда не думал о том, чтобы рискнуть и заняться чем-то своим, а не работать на большую компанию? – спросил я, указывая ему на рой рабочих пчел вокруг нас, уминающих свои благоразумные салаты перед возвращением в трейдерский улей.

– У моих родителей был небольшой семейный бизнес, и я видел, как они проходят через все эти стрессы… то взлетов, то падений. Непредсказуемость жизни ужасно сказалась на них. Никогда не хотел бы представить себя на их месте. Goldman – далеко не идеальная компания, но она продержится долго. Мне не хотелось бы жить в неуверенности.

Через пару месяцев карьера Скотта Вайнштейна в Goldman, насчитывавшая уже двадцать лет, подойдет к внезапному завершению. Его финальный ангажемент состоялся в отделе банковского кредитования – то есть той сферы бизнеса, которая понесла ощутимые потери во время финансовой катастрофы. В группе банковского кредитования царила напряженная атмосфера, и спор между Скоттом и главным трейдером дорос до уровня вендетты. Скотта попросту уволили. Скотт, как и полагается в таких случаях, устроился на аналогичную должность в другом банке, но я никогда не забуду об иронии этого случая, когда уволенным оказался работник, искавший в первую очередь стабильности.