Обезьяны

Перед его заспанными глазами предстала странная на первый взгляд сцена. Лагерь был заполнен фигурами — шерстистыми телами шимпанзе, бегавших туда-сюда, и телами повыше, принадлежавшими их ближайшим биологическим родственникам.

В этот ранний час в лагере Раушутц кормили выпущенных на волю людей. У веранды близ главного барака стояла лохань с едой. Над ней надзирали два бонобо. Люди, похожие, как обычно, на зомби, не спеша выходили на задних лапах из-под деревьев и небольшими группками, по двое — по трое, и взрослые, и детеныши, преодолевали открытое пространство и подходили к лохани.

Бонобо направляли гостей к цели при помощи двух длинных шестов. Если кто-либо из людей норовил прихватить больше бананов, фиг и хлеба — такое у них было меню, — чем положено, бонобо оттесняли его от группы и от еды, безжалостно — по крайней мере, так казалось Саймону — охаживая шестами.

Люди, получившие свою порцию, в беспорядке толпились у лагерных ворот. Всего их насчитывалось пять-шесть десятков особей — Саймон не мог показать точно, у всех была одинаково серая шкура, и в сером утреннем свете художник с трудом отличал одних зверей от других. Кроме того, мешал сам вид их отвратительных тел и вялость движений. Глаз шимпанзе привык отслеживать очень быстрые движения, и Саймону требовалось постоянно себя одергивать, задумываться, удостоверяться, что там, куда он глядел, стоит, сомкнув колени, передние лапы в боки, отвесив челюсть, закатив глаза, та же самая особь.

В этом лесу призраков четверенькали голландцы. Они терлись о людей, пытались чистить их, издавали вокализации, низкие, гортанные звуки, похожие на людские, которые, как им казалось, люди каким-то образом поймут. С точки зрения Саймона, никакого успеха подобные действия не имели — люди совершенно не желали обращать на шимпанзе внимание. Подчетверенькав поближе к толпе, экс-художник поставил уши торчком и смог после этого отличить вокализации представителей одного вида от таковых же другого. Голландцы урчали, ухали, пыхтели и чмокали губами, изо всех сил пытаясь донести до людей мысль, что они просто счастливы быть рядом с ними. Люди со своей стороны просто бормотали что-то бессмысленное, снова и снова бурча по-свински:

— Твоюмать-твоюмать-твоюмать-твоюмать.

Саймон недолго наблюдал за этой сценой — знакомая лапа схватила его за загривок и настучала по шее:

— «ХууууГрааа» доброе утро, Саймон, гляжу, только рассвело, а вы уже на лапах, как и приказывала мадам!

Саймон обернулся мордой к вожаку.

Буснер пребывал в превосходном настроении — утренняя атмосфера лагеря Раушутц ему положительно нравилась, его морда вся обратилась в морщины, подчеркивая, что именитый психиатр заинтригован и размышляет.

— Поползем, — продолжил Буснер, — «гррннн» мадам ждет нас на главной веранде вместе со своими «хух-хух» ближайшими союзниками!

Самцы прочетверенькали через лагерь и запрыгнули на главную веранду. Там уже сидела Раушутц, в другом платьице, таком же отталкивающем, как и вчерашнее, при ней была небольшая группа людей. Саймон почувствовал себя неловко, оказавшись так близко к голым животным, поэтому стал в углу веранды и отвернул морду. Раушутц проводила нечто вроде чайной церемонии, половником наливая в жестяные кружки из большого чана дымящуюся жидкость и вручая кружки в протянутые передние лапы людей.

Судя по всему, угощение людям нравилось. Они опрокидывали кружки в пасти, поднимая глаза к стальной крыше веранды и никак не реагируя на то, что горячий чай заливает им грудь.

— Чай, — тихонько настучал Буснер Саймону по запястью, — нет ничего прекраснее утреннего чая!

Хотя, на взгляд Саймона, эти люди не больше отличались друг от друга, чем те, которых он видел на другом конце лагеря, была тут одна особь, выделявшаяся из толпы, — низкорослый самец с порослью рыжей шерсти между сосков и с не менее тошнотворной порослью шерсти того же цвета между толстых задних лап. Пока Буснер и Раушутц кланялись друг другу, он улучил момент, схватил со стола видавшую виды сахарницу и высыпал ее содержимое себе в разинутую розовогубую пасть, а затем, демонстрируя, видимо, чудеса скорости для человека, побежал с веранды прочь.

— «Хууууу» он украл сахар! — щелкнула пальцами Раушутц, и все шимпанзе побежали за сладкоежкой.

Тот, конечно, мгновенно получил от краденого весь доступный максимум удовольствия. Ничем иным Саймон не мог объяснить, что самец начал ходить кругами, мяукая и мыча:

— Твоюмать-твоюмать-твоюмать.

Буснер, стоя локоть к локтю с Саймоном, снова застучал:

— Думаю, через пару минут уровень сахара у него в крови достигнет пика — у этих существ поразительно быстрый метаболизм. Они, разумеется, совершенно непривычны к стимуляторам, и «грррннн» потребление кофе и сахара производит на них поистине драматический эффект.