Объяли меня воды до души моей...

— Освободите заложников! — Громкоговоритель повторил. — Бросьте оружие и выходите! — Громкоговоритель повторил и это. Потом специалист по словам моторизованной полиции с непреклонной уверенностью в совершенстве стиля своего обращения вернулся к тому, с чего начал: — Укрывшиеся в здании!

— Они, конечно, с ума посходили от ярости. Но ни в словах их, ни в тоне ярости не слышно, почему бы это? — спросил Такаки. — Может, они записали эти стандартные фразы на пленку? Но стоило ли подъезжать так близко и жертвовать командиром только ради того, чтобы произнести по радио обычные заученные слова...

— Не усугубляйте совершенных вами преступлений. Вам, вероятно, известно, к чему это может привести? Укрывшиеся в здании!

— Опять стандартные фразы? А не ответить ли этим дуракам? — вспылил Тамакити.

— Наш мегафон против их громкоговорителя не потянет, но попробовать можно. Давай, Тамакити, — сказал Такаки.

Тамакити вопрошающе посмотрел на специалиста по словам Союза свободных мореплавателей, хотя было ясно, что слова Исана ему не нужны.

— Давай, Тамакити, — сказал Исана.

— Не усугубляйте совершенных вами преступлений. Вам, вероятно, известно, к чему это может привести? Укрывшиеся в здании!

— Укрывшиеся в полицейской машине! Укрывшиеся в полицейской машине! — крикнул Тамакити, дрожа от возбуждения.

Рупор мегафона был обращен наружу, поэтому голос Тамакити в комнате был плохо слышен, разобрать слова было почти невозможно. Члены команды Союза свободных мореплавателей весело смеялись. Потом стали прислушиваться — как реагирует громкоговоритель полицейской машины; очень скоро стереотипные увещевания прекратились. Подействовал все-таки мегафон Тамакити!

— Укрывшиеся в полицейской машине! — снова закричал Тамакити. — Что вы делаете?

Последняя фраза, звучавшая так обыденно, снова рассмешила осажденных, раздался громкий хохот... Исана подумал: может быть, этот смех — защитная реакция подростков, преодолевающих с его помощью свою ненависть к полиции и страх перед ней? Что же все-таки делается в лагере противника? Интересно, смеются они там тоже или нет? Ему вдруг пришла на ум мысль, что он уже почти мертв. Он ощущал, как жизнь его тихо угасает, и это сопровождалось небывалой отдачей всех сил...

Смех, наполнявший рубку, вскружил голову Тамакити. Завладев мегафоном, он свистел, как кипящий чайник, шея его покраснела. Не зная, что бы еще сказать, он притворился, будто ждет ответа полицейской машины. А его оппонент с громкоговорителем, наверно, ждал, пока Тамакити иссякнет. Но Тамакити, когда его загоняли в угол, очертя голову бросался напролом. Даже если это требовало нечеловеческого напряжения...

— Я тот, кто стрелял и будет стрелять дальше! — закричал Тамакити. — И, сколько бы преступлений я ни совершил, вам наказать меня не удастся. Я — несовершеннолетний, и к смертной казни вы меня приговорить не можете. А на пожизненное заключение мне плевать — скоро всему миру крышка. Посадите меня на всю жизнь — ну и что? Мы же умрем вместе. Дураки!

Вдруг он умолк и сел, обхватив руками колени. Он тяжело дышал, опустив голову, лицо его побагровело. Исана впервые заметил, что у него еще даже не пробивается борода.

— Вроде подействовало, — сказал Исана. Тамакити злобно покосился на него. Он понимал, что выбрал совсем не те слова, и ему было стыдно.

— Я уверен, это их допекло, — утешил товарища Такаки, и, хотя тот все еще сомневался, нахлынувшая вдруг радость унесла прочь злобу и скованность.

— Неужели я и вправду умру вместе с ними? — спросил Тамакити хрипло.

Громкоговоритель полицейской машины снова начал вещать. Это не был ответ на слова Тамакити, не прозвучало даже намека на то, что их отвергают, презирают или смеются над ними. Громкоговоритель просто-напросто повторил стереотипные фразы.

— Интересно, дошли до них слова Тамакити? — спросил Такаки.

— Судя по радиопередачам, они кое-что поняли. Прямо кипят от злости. Полицейские по всей Японии с ума посходили, — сообщил Радист. — Диктор и тот разъярился. Вон даже голос дрожит. Начал передавать долгосрочный прогноз погоды на море. Ловок... А обо всем, что мы говорили, — ни слова, запретили, наверно. Сказал только, будто мы с помощью мегафона провоцируем моторизованную полицию. Жаль.

— Значит, от всех наших требований мало толку, — сказал Такаки. — Я, честно говоря, думал, что даже если полиция пропустит их мимо ушей, телевидение и газеты нажмут на нее, чтобы с нами все-таки заключили сделку... Может, опять используем нашу рацию?

— Коротковолновики, принявшие нашу передачу и сообщившие телевидению и газетам, наверняка снова прилипли к приемникам. Стало быть, полицейские не сумеют полностью игнорировать наши передачи. Да они и сами могут нас слушать, — без особой уверенности произнес Радист.