Объясняя религию. Природа религиозного мышления

Религия – это ведь явно что-то более серьезное, куда менее фантастическое, чем все эти выдумки. Кроме того, религия куда значимее. Санта-Клаус или бабайка – это интересно, даже занимательно, однако они мало на что влияют, тогда как представления о боге оказывают непосредственное и сильное влияние на жизнь человека. Обычно мы называем сверхъестественные представления религией, когда они отражаются в общественном укладе, включены в отправление обрядов, когда люди определяют на их основе свою социальную принадлежность, когда с ними связаны сильные эмоциональные состояния и т. д. Эти признаки не обязательно должны присутствовать все сразу, но в большинстве мест две категории сверхъестественного существуют параллельно: широкий круг представлений и более узкий, ограниченный – «серьезный». Бог волнует чувства людей гораздо сильнее, чем Санта. В Камеруне, где я проводил исследования, имеется народная вариация на тему бабайки – большой белый человек, который похищает и ест непослушных детей. Но этот образ будоражит умы далеко не так, как невидимые усопшие, которых камерунцы опасаются куда больше.[26]

Принципиальная ошибка – считать, что разбираться в «несерьезных» или «фольклорных» представлениях о сверхъестественном нет никакой нужды, раз они не вызывают у людей сильных эмоций и не оказывают значимого социального воздействия. Ошибка, потому что разницы в происхождении образов из серьезного и несерьезного регистров нет никакой. Мало того, они часто мигрируют из одного в другой. Древние греки приносили жертвы Аполлону и Афине и подвергали остракизму святотатцев, оскорблявших этих богов. Затем, начиная с эпохи Возрождения, весь греко-римский пантеон служил неисчерпаемым, но несерьезным источником художественного вдохновения. И наоборот, если Ленин и Сталин для русских были, как и де Голль для большинства европейцев, фигурами историческими и идеологическими, то в Габоне какое-то время существовал настоящий культ французского генерала, а к русским вождям сибирские шаманы обращались в трансе как к другим высшим божествам. То, что для одних – малозначимый в религиозном отношении объект, у других может стать предметом поклонения.

Серьезная религия несет в себе те же представления, что и «несерьезные» верования, но она имеет и некоторые дополнительные свойства. Чтобы понять, какие и почему, нам придется глубже изучить процесс создания мысленных образов в сознании. Вот я заявляю, что оно способно строить сложные конструкции сверхъестественного из простых концептуальных кирпичиков – онтологических категорий, маркеров противоречия, умозаключений, – но откуда мне это известно? Почему я говорю, что ЖИВОТНОЕ или ОРУДИЕ – это онтологическая категория и используется как шаблон, а МОРЖ или ТЕЛЕФОН – нет? Почему перечень онтологических категорий именно таков? Почему я так уверен, что «один вид – одинаковые органы» – интуитивное правило для человеческого сознания? Пока что я занимался тем, чего уважающий себя ученый делать не должен: выдавал заключения без доказательств. Но теперь, обратившись к доказательствам, мы поймем не только, почему некоторые принципы и понятия интуитивны для человеческого сознания, но и почему некоторые концептуальные построения обретают для него такую значимость.

3 Какой разум для этого нужен

Ближе к середине романа Джейн Остин «Гордость и предубеждение» его героиня Элизабет и ее родственники осматривают имение Пемберли, принадлежащее ее гордому знакомому и отвергнутому ухажеру мистеру Дарси.

Огромный дом («Комнаты были прекрасными, с высокими потолками и с мебелью, соответствовавшей богатству владельца») взбудоражил воображение Элизабет («И я могла бы стать хозяйкой всего этого!»). Поскольку героиня далеко не историк социологии, ее больше занимала предполагаемая радость обладания просторными хоромами и роскошным садом, чем тяжелый труд слуг, которые ухаживали за всем этим. Элизабет из «господ», и ее не особенно заботила «кухня».