Объятье Немет (СИ)

Ошарашенный, переполненный изобилием этого монолога, Ати ухватился за первое, что запомнил. Что слушать Лайлина не собирался, уже позабыл.

— Кто-то хочет тебе отомстить?

— Хотят многие, — признал скромно дядя. — Я прожил жизнь не без ошибок. Но все они давно потеряли мой след. Те же, кто нет, узнали о смерти и восторжествовали. Однако люди, которым я сейчас навредил здесь, в Гидане — навредил против воли! — знают, что путь мой не завершен.

Ати забыл также и про ночной холод, про то, что стоит у окна босиком. Он весь обратился в слух. Но Лайлин вдруг замолчал.

— Ты, верно, не понимаешь? — спохватился он.

Ати покачал головой. И хоть что-то все-таки понял, дядина сбивчивая манера, словно обращенная к самому себе, объяснение отрицала. Ему внезапно открылось, что Лайлин, некогда человек, без сомнения, хитрый и умный, не до конца, может быть, сознавал, что в смерти потерял не только тепло крови и биение сердца. Разум его тоже изнашивался.

— Почему ты вернулся в Гидану?

— Это она… Она заставила меня, — заговорил медленно дядя. Чувствовалось, что слова он находит с трудом. — Я жил здесь одно время, когда был моложе. О, как я стремился попасть сюда в молодости! Ты видишь же, какой это город. Ведь видишь, скажи? Ты обязан почувствовать. Это город, богатый на тайны. Да, я жил здесь, когда был моложе. Тогда все и началось. Меня наняли, обещав большую награду. Я был уже известен в Гидане, а глава семьи Кезанис искал того, кто сумел бы снять родовое проклятье. Избавить от чудовища, которое поджидало его после смерти.

Кезанис! Секунда — и Ати вспомнил людей на улице.

Дядя потряс укутанной в ткань головой, словно отрицая ужасную истину сказанного. Потом продолжил, еще медленнее, чем прежде:

— Проклятье я снял, но снял неумело. Кое-чего не учел… И, сняв с другого, забрал себе. Поэтому Немет ждала меня за финальной чертой. Поэтому и теперь не оставит в покое. И пусть не властна больше над той семьей в посмертном мире, моими руками принесла им много несчастья в последние месяцы. А ведь когда-то они щедро отблагодарили меня.

Так вот почему те люди были враждебны: Лайлин им навредил! Глава семьи Кезанис, говорил Арфе, умер. Своей ли смертью? Похоже, что не своей.

— Болус, насколько я знаю, прибыл сюда с важным заданием. В таких делах репутация очень важна. Надеюсь, я подвел его не чересчур сильно, — подтвердил опасения дядя.

И тут, наконец, замолк.

Значит, не зря отец был обеспокоен. О происходящем не ведая, чувствовал: что-то не так.

— Скажи, ты хотел обмануть… Немет, когда пришел к нам домой в Фер-Сиальце? — спросил, наконец, Ати.

Он должен был с чего-то начать.

— Да. Прости меня! Но разве мог я открыть тогда тебе правду?

Ати подумал и согласился. Случись подобное даже сейчас, объяснение все равно бы было чрезмерным. И все еще таким оставалось: сколько ни говорил Лайлин, до конца Ати его не понимал.

— Зачем ты хочешь, чтобы швец обрезал нить? Ведь тогда ничто не спасет тебя от… Немет.

Он ждал, что дядя расскажет о том, как устал страдать и скитаться; приготовился к этой лжи. Ведь ясно было: за горем и жалобами Лайлин скрывал свою истинную задумку; в прошлый раз и теперь.

— Потому что надеюсь ее убить.

Сбитый с ног этой правдой, Ати сказал только слабое:

— Вот как.

Но в действительности — чего еще мог хотеть Лайлин, как не избавления от той, что терзала его? Пронесший свое намерение через годы мучений, он вдруг представился Ати совсем в другом свете. Не обманщиком, но героем духа. И пусть этот новый образ был мимолетен, сомнение поселил.

— Куда ты? — забеспокоился дядя, когда он скрылся в глубине комнаты.

Разгораясь, лампа осветила постель, и мирный вид нетронутых покрывал и подушек, обещавших отдых, утешил Ати в преддверии другого совсем зрелища. Вернувшись к окну, он думал дядю там не застать. Однако ошибся. Насколько же крепко было намерение Лайлина возвратиться в Фер-Сиальце, раз он позволил свету упасть на себя! И сколько сил, верно, потребовалось, чтобы не двинуться с места, пока Ати смотрел.

Смотрел недолго. После — задул огонь и опустил лампу.

— На твоей руке помолвочный браслет, — заметил дядя в этой новой, отчетливой тишине, голосом тихим и мягким. — Да, так всему и должно случиться. Новая жизнь на смену старой. Я завершу свой долгий век, а ты — вступишь в лучшую пору.

Многое предстояло еще обсудить. И все же, когда дядя так же мягко спросил:

— Отвезешь ты меня?

Ати ответил:

— Я попытаюсь.

* * *

Осуществить обещанное оказалось непросто. Всего один день оставалось провести их посольству в Гидане, и день этот, полагавшийся легким, измотал Ати. И все же он справился. Среди многих ящиков, которые подняли на корабль, оказался один, отцу неизвестный. Такая суматоха стояла вокруг, так много город дал разных, ценных подарков, не объяснив о них ничего, что лишний, неименованный груз затерялся легко. А утром накануне отплытия прислали еще две груженых повозки, и под штуками ткани ящик стал вовсе невидим. Капитан долго ругал чужестранных правителей, так расщедрившихся под конец.