Обязалово

Многие ныне пишут, будто мы с князь-Андреем с первого взгляда ощутили промеж себя глубокое сродство, грядущее единство и проистекающее от сего в душах умиление. Да враньё сиё еси! Мне, по-первости, он показался здоровым, дурным, очень опасным мужиком. Психом с подручными. От него просто несло непредсказуемой, вздорной опасностью. Смертью за всякий взгляд, за шаг, за вздох.

Я в те поры рвался в смоленские бояре, и князь Владимирский меня не интересовал совершенно.

Говорят ещё, что я братьям-княжичам всю их жизнь предсказал. Да полно! Мне надо было внимание княжичей, а более — воспитателей их, на себе удержать. Чтобы люди мои княгиню до покоев её тайно довели. Вот я и нёс, «что к носу ближе». С умным видом, туманным слогом. А что княжичи меня и слова мои запомнили, так у них же в руках зажигалка осталась. На весь мир единственная — что ж не запомнить. Михалко её вскорости с досады в Десне утопил — гореть перестала.

Пожалуй, важнее всего, что запомнил меня Маноха. За княжью грамотку. За то, что взял, и за то, что отдал. Кабы у него моим словам веры не было — и меня бы не было. И «Святой Руси» — тоже, какая она нынче есть.

В июне неторопливый караван Андрея добрался до Киева. Два старших по лествице на Святой Руси князя — Боголюбский и Ростик — пытались договорится о выходе русского православия из раскола. Андрей предлагал на место митрополита своего человека. Фёдор Ростовский, племянник смоленского епископа Мануила был в большом фаворе у Боголюбского. Устроенное им изгнание из Ростова тогдашнего епископа по спору «о посте в среду и в пяток» доставило Федору национальную славу «ревнителя древнего благочестия и истинного православия».

Однако Ростик переиграл Андрея по всем статьям. Одним из доводов была вскрывшаяся беременность вдовой Великой Княгини. Ростик не приминул уколоть Боголюбского: «ты о делах божеских судишь, а с домашними управиться не можешь». Киевляне же, вовсе не любившие долгоручичей, смеялись едва ли не в глаза Андрею. «Бешеный китаец» поступил, по обычаю своему, резко: выгнал «шалаву грецкую» с Руси со всеми её сыновьями, что было немалой новизной. Прежде с Руси выгоняли лишь князей за братоубийственные войны. В Царьграде опозоренную княгиню приняли, но ко двору не пустили. Два её старших сына, бывших прежде князьями в Торческе и в Белгороде, получили от императора владения в Болгарии. Сама она прожила там ещё лет двадцать. А вот младшие сыновья — Михалко и Всеволод, подросли и вернулись на Русь. Но об этом позже.

Глава 210